Как я уже сказал, т. Вародян своими собственными глазами видел в конторе Мазута Амо полученную из центра бумагу, в которой, между прочим, была изложена инструкция «Сообщи всем!» Так вот, выходя из конторы Мазута Амо, т. Вародян случайно встретил Марукэ и решил, что необходимо в первую очередь сообщить интересную новость именно ему, этому тупоголовому наирянину: во-первых, он этим покажет тупоголовому господину, что он, Вародян, не такая уж простая персона, что он действительно имеет связи с важными центрами и всякую новость может узнать из первоисточника, а затем — согласно инструкции Мазута Амо — «прощупает почву». Марукэ же как противник, так или иначе, представлял собой довольно интересную «почву» с точки зрения зондирования общественных настроений...
— Интересные новости,— сказал т. Вародян г. Марукэ, будто так, между прочим.— Довольно-таки интересные.
— Ну? — посмотрел г. Марукэ на т. Вародяна поверх очков.— В чем дело?
По лицу т. Вародяна пробежала улыбка. Он закашлял, поднося руку к губам: «Кхи, кхи, кхи!» — точь-в-точь, как Сергей Каспарыч.
Г-н Марукэ вышел из себя.
—1 Скажи, если знаешь что-нибудь, чего ты виляешь?
Тов. Вародян побагровел, глаза его налились кровью.
— Через семь дней мы будем в Эрзеруме! — точно бомбу бросил в лицо г. Марукэ т. Вародян, повторяя слова Мазута Амо и глядя на него победоносно.
Г-н Марукэ устремил на него поверх очков полный пренебрежения и укора взгляд. «Идиот!» — точно плюнул, точно ударил по лицу т. Вародяна тяжелой дубиной г. Марукэ и, повернувшись, удалился, подергивая правым плечом.
Тов. Вародян знал, что в этом наирском городе г. Марукэ один из тех немногих, кто читает газету; г. Марукэ знал из газет, что уже объявлена война Турции. И что же вы думаете? Этим он был недоволен. Странный, удивительный был человек г. Марукэ. Но с каким бы глубоким презрением ни относился к нему т. Вародян, как бы ни колола глаз неприятная краснота кончика его носа, что, как говорили, было результатом потребления спиртных напитков,— повторяем, невзирая на все эти странности, все же г. Марукэ заслуживал исключительного внимания. Уж одно то, что этот пьянчуга «европеец» осмеливался не раз, да еще в присутствии Мазута Амо, порочить Товарищество — одного этого было достаточно, чтоб Марукэ в моих глазах — ив глазах каждого из нас — предстал бы в ореоле героя. Дорогой читатель, г. Марукэ — мой единственный герой!.. Что же из того, что г. Марукэ впоследствии не совершил ни одного героического поступка. Быть может, для этого нужны были иные обстоятельства, может быть, в том были виноваты условия, а не г. Марукэ. Но в тот вечер г. Марукэ, так или иначе, имел дерзость совершить столь важный героический поступок, что действительно он, этот красноносый Марукэ, заслуживает, чтобы считаться моим единственным героем!..
Он знал, да, он читал уже в газете, что Турции объявлена война, и, быть может, он был единственным человеком в городе, кто по мотивам, одному ему известным, был недоволен этим. Но не думайте, что г. Марукэ был «анархистом» или же высказывался против войны по какому-нибудь убеждению. О нет, он не был ни «анархистом» и не чем иным, а лишь «головкой гвоздя», как впоследствии называл его т. Вародян, то ссть человеком, созданным для того, чтобы его били. В этом оригинальном мнении т. Вародяна была известная доля истины, если не в прямом, то в косвенном смысле. Может быть, и впрямь надлежало бить по этой «головке гвоздя»,— мы во всяком случае пока не знали других причин для г. Марукэ быть недовольным вопросом, к нему не относящимся,— объявлением войны Турции. Одно было ясно: г. Марукэ заметил, что Товарищество уже зашевелилось, и это служило прежде всего одною из причин его неудовольствия, а не социалистические и иные соображения. Он, Марукэ, по причинам, лишь ему известным, был против Товарищества. Собственно, выражаясь конкретно, был он против местной Тройки и ее прислужников: если они говорили, что это черное, Марукэ утверждал, что — белое; где они говорили да, Марукэ утверждал — нет. И так во всем; точно так же и теперь. В городе уже поговаривали, шушукались, шли всякого рода слухи... Назывались уже известные имена... С нетерпением ожидали желанного дня. Этот желанный день, как рассказывал в городском саду знакомым барышням т. Вародян, должен был открыть перед страною Наири привлекательные горизонты. В городском клубе еще вчера Кинтоури Симон, ударяя бубновой дамой по столу, говорил с гордостью, что «пойдет в добровольцы». Понимал и чувствовал, конечно, г. Марукэ, что скоро начнется кадриль и понесется стремглав, понимал и ждал с неудовольствием. Ныне же, после встречи с т. Вародяном, постиг г. Марукэ, что камень скатился; мрачный, ворча себе под нос, направился он в городской клуб, надеясь узнать там все подробности.
Вечерело. В городском саду уже зажигались огни. Военный оркестр играл «Боже, царя». Г-н Марукэ догадался, что кадриль уже началась. Вспомнил он то прошедшее воскресенье, и в его, г. Марукэ, мозгу встал козлоголовый Мазут Амо. Протиснувшись сквозь густую толпу, г. Марукэ направился к клубу и остановился. Перед ним на том же зеленом и четырехугольном карточном столе стоял Мазут Амо. Внизу, у карточного стола, стояли с обнаженными головами врач, Осеп Нариманов, Арам Антоныч, генерал Алеш, т. Вародян, Кинтоури Симон — сапожник. Они кричали во всю глотку «ура». Не успел Марукэ очнуться, как сзади кто-то толкнул его в бок и заорал на ухо:
— Шапку скинь, не понимаешь, что ли! — Обернулся — то был Абомарш, с пенсне на носу и козлиной бородкой. Лицо его выражало таинственное почтение, пенсне искривилось, голова же походила на карикатуру, извлеченную из «Хатабала» Г-н Марукэ снял шапку, не понимая, в чем дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55