– Мадам, почему вы скрыли от меня, что у вас пропало молоко? – стараясь говорить как можно мягче, спросил Иеремия.
Растерянная и перепуганная молодая мать была готова расплакаться. Ханна, поставив миску на стол, взяла ребенка у Темперанции.
– Я… я не могла, – всхлипывая, ответила женщина. – Вам ведь известно, как мой муж относится к кормилицам. Мол, они портят характер ребенку. Дескать, мой долг – самой выкармливать собственное дитя. Как я могла признаться ему, что у меня пропало молоко? Тогда он подумал бы, что я вообще ни на что не гожусь, – дрожащим голосом объясняла мать.
– И вы решили выкармливать малыша кашей?
– Да. Молока становилось с каждым днем меньше, ему не хватало. Он худел и постоянно кричал. Вот я и попросила Ханну приготовить кашу на молоке.
– А где вы брали молоко для каши?
– Покупали у молочницы, она приносит его из Финсбери, – ответила за свою госпожу Ханна.
– Я верю, что вы хотели как лучше, – деликатно произнес Иеремия. – Но это молоко не может быть свежим – его ведь приносили издалека. И пусть на вид оно свежее, многие грудные дети его не переносят. Например ваш сын. Единственная возможность вырастить его здоровым – прибегнуть к помощи кормилицы. Так что вам, мадам, придется рассказать мужу все как есть.
Темперанция с ужасом посмотрела на пастора.
– А по-другому никак нельзя? – чуть не плача, спросила она.
– Боюсь, что нет, – покачал головой Иеремия. – И лучше сказать ему сразу начистоту – так, мол, и так, – а не дожидаться, пока он сам выяснит. А он непременно все выяснит. И если пропажа у вас молока вызовет у него лишь досаду, не более, то легкомыслие, с каким вы подвергали здоровье его сына опасности, чревато уже гневом. Скажите ему, что у ребенка очень хороший аппетит. Вы ведь женщина умная, мадам. И все сделаете так, что он поймет вас.
Темперанция, сглотнув слезы, кивнула.
– Я сегодня же поговорю с ним. – И вновь устремила умоляющий взор на иезуита. – А вы не расскажете ему о том, что я виновата во всем?
– Ни в коем случае, мадам. Иногда ведь бывает, что рвота и понос у грудных детей возникают по совершенно необъяснимым причинам. Вот об этом я ему скажу обязательно. Если вы пообещаете мне больше не прибегать к молочной каше, поверьте: ребенок очень быстро поправится. А до тех пор пока не подыщете сыну кормилицу, давайте ему травяной отвар и немного бульона из телячьих косточек.
Женщина с благодарностью посмотрела на Иеремию, потом повернулась к служанке, и та с улыбкой отдала ей ребенка.
Глава 17
– Иеремия, может, вы еще раз все как следует обдумаете? – скорбным, будто на похоронах, тоном спросил Ален. – Я ведь так привык к вам за это время, мне будет вас очень недоставать.
Иеремия, желая утешить приятеля, ободряюще похлопал его по плечу.
– И мне вас, дружище! Но, как вы понимаете, иного выхода у меня просто нет. Иначе я накликаю беду на свою паству.
Они стояли у входа в лечебницу. Ален, потупив взор, носком сапога задумчиво скреб уличную грязь. Лекарь проводил иезуита до крыльца. Прощание вышло тягостным – ни один, ни другой не решались сделать первого шага к расставанию.
Ален скрестил руки на груди. Рассеянный взгляд его блуждал по черно-белому фасаду фахверкового дома, потом застыл на резных подпорках балок верхнего этажа.
– Как бы я хотел, чтобы ничего этого не произошло, – произнес он, и в голосе его звучало искреннее сожаление. – Остается лишь надеяться, что у мастера Хаббарта вам будет не хуже. Да и у меня отныне всегда будет в запасе благовидный предлог, чтобы встретиться с вами, – кого удивит визит хирурга в мастерскую по изготовлению медицинских приспособлений. – Ален натянуто рассмеялся, но тут же посерьезнел. – Кто бы мог подумать, что всего одна оплошность возымеет такие последствия, – горестно заметил он, взявшись за ручку двери, но так и не открыв ее. Чувствовалось, что он не все сказал своему другу пастору.
– Иеремия, прошу вас передать леди Сен-Клер мой самый сердечный привет, – обратился он к иезуиту. – Ее приходы сюда всегда были радостью для меня. А теперь, когда вы сменили местожительство, мне и ее больше в этих стенах не увидеть.
Иезуит удивленно посмотрел на своего друга. Что это? Уж не влюбился ли Риджуэй в Аморе? Нет, такого быть не могло – слишком уж Ален ценил собственную свободу, чтобы терять из-за кого-то голову. Лучшее тому свидетельство – вынужденный брак с Энн Лэкстон, с первых дней ставший обузой для него.
– Мы встретимся не позднее воскресенья, когда вы придете к мессе, – на прощание сказал Иеремия. – Да хранит вас Бог.
Иеремия кивнул и медленно побрел прочь. Аморе поручила двум своим слугам забрать вещи Иеремии – одежду, книги – и перевезти все к Лондонскому мосту. Этим утром Иеремия зашел напоследок в старое жилище захватить кое-какие мелочи, умещавшиеся в кармане.
Отойдя на несколько шагов, он обернулся. Лекарь все еще стоял на крыльце, не выпуская дверной ручки, так и не войдя в дом. Иеремия махнул ему на прощание рукой.
Весеннее солнце золотило фасад дома, отражаясь в забранных в свинцовые рамы стеклах. Дом этот отличался обилием резных украшений: его фасад вот уже лет сто, если не больше, украшали головы невиданных животных и чудищ. Верхние этажи превышали по площади нижние – так владельцы выигрывали лишние футы, не покушаясь на ширину улицы. Увенчанную высокой трубой крышу покрывала черепица. Но привлекательность фахверка таила в себе и беды. Время и погода иссушили дерево настолько, что в стенах образовались трещины, которые приходилось заделывать смолой. Случись пожар, и такой дом вспыхнет как порох. А Лондон славился своими пожарами, примерно раз или два в столетие выгорая почти дотла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155