- Все время ругаются.
Солдатик (он был здесь новеньким, во всяком случае Зяма его не знала) уже заплатил за пачку сигарет, но не уходил, с любопытством прислушиваясь к разговору.
- Да на черта тебе две жены! - воскликнул Шрага.
- А зимой хорошо, - ответил араб, - тепло между ними...
И мужчины расхохотались...
Зяма взяла тележку и покатила ее в глубь магазина, к холодильникам. Ей многое нужно было купить.
Когда она подкатила полную тележку к кассе, Арье уже был один, сидел на высоком круглом табурете и что-то считал на калькуляторе. В детстве, по-видимому, он перенес полиомиелит - у него было туловище нормального мужчины и несоразмерно короткие руки и ноги. Тем не менее Арье был женат на миловидной женщине по имени Малка.
Он стал считать Зямины покупки, поминутно поднимая глаза от кассы на дверь, в солнечном проеме которой сидел, изнывая, пес.
- Смотри, - сказал Арье, продолжая считать, - у этого араба две жены и семнадцать детей. У меня всего одна жена. Сколько за свою жизнь я могу сделать детей? Пять. Ну, семь. Потом, мы же всем хотим образование дать... Он вздохнул, выбил чек. - Они говорят - демография. Вот тебе и демография.
- По-моему, он симпатичный, - сказала Зяма, - я его все время здесь вижу.
- Симпатичный, - согласился Арье. - Главное, спиной к нему не поворачивайся...
Кондрат уже ныл и переминался с лапы на лапу. Ему было жарко.
- Иду, иду... - сказала ему Зяма.
- Зъяма, ты разбираешься в русских? - спросил Арье.
- Немного.
- Тут один бешеный русский на днях пристал ко мне с этим... называется "Группенкайф"... Что это, не знаешь?
Она пожала плечами.
- Что-нибудь из секса?
- Не думаю, - сказала она. - Это препарат, таблетки. И порошок. Вроде из тибетских трав.
- Из каких?
- Из тибетских. Тех, что растут в горах Тибета.
- Тибет - это страна исхода твоей собаки? - спросил он подозрительно.
- Ммм... до известной степени... - сказала она, забирая с прилавка тяжелые сумки.
- Я б тебе дал тележку, но ты ее перевернешь под гору.
- Не надо, - сказала она, выходя. - Они не такие уж тяжелые.
- Зъяма, - окликнул он ее, - ты со своим псом говоришь по-русски или нормально?
- И так, и эдак, - сказала она. - Он владеет двумя языками...
Сумки были тяжелыми, но она все-таки сделала крюк до белого домика, который все называли "секретариат". Туда доставляли почту и расфасовывали ее по деревянным ячейкам. Сто двадцать три ячейки, по числу семей, живущих в поселении.
Она достала из номера девяносто девятого очередной "Информационный листок", написанный от руки крупным почерком и размноженный на ксероксе. Писем, к сожалению, не было. Счетов, к счастью, тоже. Не стоило делать крюк.
Дома она быстро начистила картошки, поставила кастрюлю на плиту и так же быстро перекинула на сковороде несколько отбивных. Готовила она всегда просто, быстро и вкусно. Голодными не держала никогда.
Минут через сорок из школы должна была явиться дочь - тоже отнюдь не покладистый человек по кличке Мелочь. Она не выносила голода совсем, поэтому к ее приходу тарелка с дымящейся едой должна была уже стоять на столе, так, чтобы с порога за ложку, иногда даже минуя мытье рук, особенно если дома не было отца, врача и педанта. Сегодня в больнице у него было сдвоенное дежурство.
Между тем время подбиралось к двум, и скоро надо было ехать. Зяма уже с полчаса непрерывно об этом помнила.
В ожидании Мелочи они с Кондратом завалились на диван читать "Информационный листок", эту домашнюю стенгазету, которую Зяма всегда читала вслух и с выражением.
Для двенадцати русских семей его переводила с иврита Хана Коэн, это было ее добровольное участие в деле обихаживания новичков, многие из них еще не читали на иврите. Здесь это называлось "мицва" - понятие более объемное, чем просто "благое дело" или "долг". На русский это короткое слово следовало бы перевести так:
"благой поступок, совершаемый по добровольному, но
неотменяемому долгу души".
Русский язык Хана Коэн успела за двадцать лет не то чтобы забыть, но подогнать его под законы грамматики иврита; переводила она, в точности копируя обороты ивритской речи, и в этом смысле "Информационный листок" очень напоминал Зяме перевод "Иудейской войны" Иосифа Флавия, с той только разницей, что содержание "Листка" ей нравилось больше, чем сочинения блистательного ренегата.
- Так, - объявила она псу, - сначала, как в приличной передовой: попугать и пригрозить.
"Решения комиссии "За безопасность поселения":
а) По закону все здоровые мужчины от 18 до 60 лет должны
нести охрану Неве-Эфраима.
б) Дежурства должны быть распределены между всеми по
справедливости..."
Ты слышишь? - спросила она пса. - Опять справедливость. Вот евреи!
"в) Все, кто не вышел на стражу или не разбудил следующего
за ним, получит двойное дежурство и его имя будет
опубликовано".
"Проверка оружия (исправность и чистота) в четверг, в 13.
Для желающих почистить! У склада оружия (возле ясельков) будет
с пятницы поставлена бочка с маслом для чистки".
"В понедельник в 10 состоится демонстрация протеста
жителей Голан перед кнессетом. Просьба ко всем - присоединимся
к братьям. На сей раз никто не может сказать: "Со мной это не
случится". Ибо настанет день, и преступное правительство левых
погонит свой народ из его домов".
"Пожертвования: перед "ужасными днями" (так Хана Коэн
буквально переводила с иврита понятие "Дни трепета") деньги
будут разделены поровну: 1) нуждающимся в Неве-Эфраиме, 2)
семье из Офры, отец которой погиб в цвете лет (отдал жизнь за
страну) и оставил вдову с 9 детьми, плюс усыновленных им трое
детей. Чтобы не быть неблагодарными, мы обязаны помочь им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104