.. Ангел-Рая брала все, что предлагали, ни от чего не отказывалась: там - две комнатки на чердаке, там - закуток в бомбоубежище... все хорошо, все кстати. Здесь мы организуем детскую студию художественной лепки, а там - лекции по икебане. Для пенсионеров. Это успокаивает - икебана лучше, чем вязание.
И все это возглавляется какими-то из-под полы ее юбки, из-за пазухи, из рукава выглядывающими вдохновенными подвижниками, согласными работать за три копейки, а то и за теплое спасибо. Однако все знают, что эти подставные директора-подвижники - дело десятое. Все знают, кому в случае чего звонить, кого просить и кто поможет - она, она, светлейшая!..
(Вот так, между прочим, создаются империи... А вы как полагали?..)
Ну а что касаемо представительства, то все залетевшие сюда сдуру, по неопытности, от усталости или по старости известные люди, конечно же, ею пронумерованы и прижаты к груди. Приколоты к нежному бюсту, как блестящие брошки. Все присутствуют на торжественных открытиях, закрытиях, учреждениях, присвоениях...
Она всех собою обволакивает. Да и прикиньте - сколько их здесь, знаменитостей? Раз-два и обчелся, товар штучный. (Хотя, с другой стороны, ситуация проживания в крошечном замкнутом обществе чревата обветшанием имиджа. Пропадает куда-то у восторженных масс пиетет, дистанция. Большое, как известно, видится на расстоянии, а расстояния-то здесь кот наплакал, из конца в конец страны на автобусе пять-то часиков. Поневоле большое раздражает, загромождает, хочется его отодвинуть, задвинуть в угол, наконец, отдать кому-нибудь, сирийцам, что ли...)
Иногда вот задумаешься и даже испугаешься: а чего ж она, Ангел-Рая, в конце концов, хочет? Ну не миром же, в самом деле, править? Хотя еще пару-тройку таких вот ангелов... и чем вам не заговор сионских мудрецов? Кроме шуток.
Зайдешь к ней по соседству - она, лапонька, сидит на краешке дивана, в халатике, старательно красит перед зеркалом ресницы и светло так говорит:
- А у нас вчера было открытие "Клуба любителей оперы". Правда здорово, мась? - Снимет мизинцем с ресницы излишек туши и добавит: - Я люблю, когда всем хорошо... Главное, чтоб людям было куда прийти.
Загадка. Вот как хотите - загадка!
Писательница N. выпила воды из крана - о, какая мерзкая вода в этой земле, текущей молоком и медом!.. - раскрыла тетрадь и написала:
"Ангел-Рая. Крошка недюжинного, государственного ума.
Женщина-учреждение. Капает под кошечку. Ходит, вертит задом
настоящим задом старинной ручной работы. Сейчас таких не
делают. Сейчас редко встретишь женщину со столь добротным
обоснованием всего сущего на земле... Вообще - Ангел с
нежнейшим голосом. Любит быть в курсе не то что всех событий и
веяний, но стоять у истоков, зачинать, держать в руках нити,
поворачивать штурвал, греть под крылом, высиживать, сладко
интриговать, нежно, небольно убивать соперника, да и не убивать
вовсе (что это я!), а растворять в некоем вязком сиропе, тихо
помешивая ложкой варево. Напевая при этом колыбельную песнь.
Обладает способностью возникать одновременно в нескольких
местах".
Зазвонил телефон. Опять она забыла отключить это проклятье цивилизации! Ну, подойти или не подходить?
Она пропустила звонка два-три, надеясь, что муж сжалится над ней, подойдет к телефону и защитит, отгонит, как комара-кровососа, очередного знакомого-приятеля-автора-старушку.
Конечно, не подошел, эгоист несчастный.
Телефон звонил. Она притащилась в комнату и сняла трубку.
- Мамка! Только не перебивай и не пугайся! - торопливо и жалко, и как-то сдавленно проговорил ей в ухо и - как ей показалось - прямо в больной мозг голос старшего сына.
Она рухнула в кресло рядом с телефонной тумбочкой.
- Где ты?! - спросила она.
- Только не кричи... я сбежал из армии... Все, надоело! Я... я не хочу... эти проклятые грузовики... я не могу... я ему сказал, что...
- Свола-а-ачь!! - заорала она страшным утробным ревом. Так она не кричала даже тогда, когда рожала этого крупного и по сей день бессмысленного ребенка. - И-ди-о-от!! Говнюк паршивый!
Грохнув мольбертом, выскочил из мастерской муж, обхватил ее трясущиеся плечи, сжал. Он сразу все понял, чего уж. Сын был такой. Сюрпризник.
- Тебя посадят в тюрьму, паскуда, дерьмо собачье!! - орала она исступленно.
- Мамка, спаси меня... - плачущим голосом проговорил он.
Сердце ее оборвалось.
- Где ты?
- Здесь, рядом с воротами базы. Я сказал, что выйду за сигаретами.
Ну не болван? Она физически ощутила, как разжались, распустились сведенные в судороге внутренности.
- Сынок! - проговорила она негромким командным голосом. Руки ее тряслись. - Успокойся и немедленно вернись на базу... Я выезжаю сию минуту. Я все улажу... Не бойся. Все будет хорошо...
Потом она металась по дому в поисках чистой блузки и немятой юбки, и муж, чувствуя себя бесполезным (он плохо говорил на иврите и к тому же должен был встретить из школы младшего), виновато помогал ей застегнуть тесный лифчик.
Потом она умылась, припудрила истерзанное лицо, выпила еще одну таблетку от мигрени и, прихватив сумочку, выбежала из подъезда в адово пекло, жарь и муть, безвоздушное пространство хамсина.
Муж глядел из окна, как она шла через дорогу к остановке автобуса. Ей предстоял долгий и кошмарный путь - с несколькими пересадками и ловлей тремпа под солнцем, на грохочущем грузовиками перекрестке - на военную базу, куда-то под Ашкелон.
Писательнице N. - и, надо сказать, известной писательнице - предстояли сегодня немыслимые унижения...
глава 5
Тель-Авив отличался от Иерусалима куда больше, чем может отличаться просто приморский пальмовый город от хвойного города на горах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104