Отныне сын Божий Юрий Баранов был введен в лоно Авраама и наречен именем Ури Бар-Ханина.
В тот день Юрик чуть не погиб от кровотечения. Его еврейство досталось ему такими тяжкими страданиями, что с тех пор каждый год он отмечал этот день суточным постом.
Когда умерла Борина бабушка, Юрик распорядился всем сам и сам читал по покойной кадиш, к потрясению кладбищенских нищих - богатых старых евреев, промышляющих чтением молитв. Со священным ужасом взирали они на "этого гоя", распевно и быстро выводящего на древнееврейском:
"Да возвысится и освятится Его великое имя в мире,
сотворенном по воле Его; и да установит Он царскую власть свою;
и да взрастит Он спасение; и да приблизит Он приход Машиаха
своего. Амен!.."
Бедная старушка, давно смирившаяся с тем, что вместо Песаха последние лет семьдесят отмечала со всей страной Международный день трудящихся, и мечтать не могла, что ее похоронят по-человечески.
Когда по закону миновали традиционные "шлошим" - тридцать дней после бабушкиной смерти, Ури Бар-Ханина попросил Зиночку быть его женой.
И вот тут Боря встал на дыбы.
Ни в коем случае, орал он, только через мой труп! Ты сошла с ума, кричал он сестре, ты что, не видишь, что это - религиозный фанатик? Он заставит тебя ходить в микву и рожать одного за другим!
Да, сказал на это Юрик, в еврейской семье должно быть много детей.
Ты запутаешься в этой идиотской кошерной посуде, взывал к сестре безутешный Боря, ты не сможешь куска ветчины на хлеб положить!
Разумеется, не сможет, сказал Юрик, какая мерзость...
Они, конечно, расписались в загсе Кировского района, для отвода глаз милиции и ОВИРа, но настоящая еврейская свадьба под хупой, скрепленная ктубой - традиционным брачным контрактом, - состоялась на старой даче Петиного тестя, на Клязьме, в яркий летний день.
Венчал их специально приехавший из Вильнюса раввин Иешуа Пархомовский. Присутствовали все друзья-подпольщики - Петя, Сашка Рабинович, один талантливый физик-бард с русской фамилией Соколов, приятель Рабиновича, художник - муж известной писательницы N...
И когда Юрик, путаясь холодными пальцами в тонких пальчиках Зины, надел наконец кольцо, вся его предыдущая жизнь покатилась прочь, карусельно крутясь... Он вспомнил, как завязывал ей, маленькой, шнурки на ботинках и как на родительском собрании в седьмом классе ему попало за ее отставание по точным дисциплинам.
В горле у него что-то пискнуло, и он проговорил хриплым, дрожащим голосом: "Вот этим кольцом ты посвящаешься мне в жены по закону Моше и Израиля..."
Ну, а Боря тут как раз успел связаться с какой-то темной компанией в Марьиной Роще. Он стал неделями где-то пропадать, а когда появлялся, был как-то странно возбужден и весел, но спиртным от него не пахло.
Когда догадались, что к чему и какая беда пришла, Зиночка впала в состояние прострации и целыми днями плакала, приговаривая, что с Борей все кончено и хорошо только, что мама и бабушка до этого дня не дожили.
Она уже третий месяц тяжело носила, и волноваться ей было вредно.
Тогда Юрик решил: пан или пропал. Он вспомнил детсадовскую кеглю.
Для начала, превозмогая отвращение, он аккуратно и методично избил Борю. Тот падал несколько раз, Юрик поднимал его и снова бил, не ощущая при этом ни малейших угрызений совести - ведь теперь он был свободен от потребности русского интеллигента вступаться за обиженного еврея, вне зависимости от того - за что тому вломили.
Потом он вылил на сопливого, окровавленного Борю кастрюлю с холодной водой, потащил в спальню и привязал его, распластанного, к кровати. После чего взял на работе отпуск за свой счет и нанял известного нарколога, который согласился приезжать и лечить Борю на дому. На это ушли все деньги, подаренные на свадьбу друзьями и знакомыми.
Почему-то Юрик был убежден, что развязывать Борю нельзя, поэтому, не допуская к нему беременную Зину, собственноручно кормил его с ложечки, расстегивал ему штаны, усаживал на унитаз.
За этот месяц он похудел на восемь килограммов.
Спали они с Зиночкой в столовой, на полу, поскольку в спальне содержался арестованный Боря.
Словом, Юрик в очередной раз спас этого идиота. Это был один из довольно редких случаев, когда человек "соскочил с иглы". Вернее, он не соскочил, его Юрик снял с иглы, как уже приколотую к картонке бабочку, и пустил летать. То есть летал-то Боря, конечно, в пределах квартиры, но уже с развязанными руками и во вполне стабильном состоянии.
Целыми днями он смотрел телевизор, все программы подряд - от депутатских драк до "Спокойной ночи, малыши".
И тут выяснилась довольно любопытная вещь: Боря оказался настоящим последовательным антисемитом. Его вообще раздражали евреи, их типологические черты, манера слишком живо и слишком правильно говорить по-русски, вникать во все проблемы и легко манипулировать деталями, привычка подтверждать жестом уже сказанное слово. В психопатологии на этот случай существует даже особый термин, какой-то там синдром. Но разве он что-то объясняет по-настоящему?
"Раньше я думал, - говорил Боря Каган, - что антисемитизм - это невежество. Теперь я считаю, что это - точка зрения, в том числе и интеллигентного человека".
Так вот, с утра до вечера поздоровевший Боря смотрел телевизионные передачи; и, как на грех, в каждой участвовали евреи. Они спорили о судьбах России, что-то предрекали, против чего-то выступали, что-то защищали... словом, необычайно активно окучивали общественную и культурную жизнь страны. За те три месяца, что Боря неотрывно смотрел телевизор, евреи успели смертельно ему надоесть. Он страшно ругался и говорил, что добром это опять не кончится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104