- Шеф, - сказал он, - моя шленка тут не для того стоит, чтоб ты в ней свое грязное очко полоскал.
И вот здесь версии расходятся. Гриша Сапожников уверял, что Молтобойцев ответил на лагерной фене что-то на тему - моя жопа слишком хороша для твоей шленки. А Мишка Цукес уверяет, что шеф - опять же на вышеупомянутой фене отвечал в том смысле, что в твоей шленке я свою жопу побрезгую полоскать.
Как бы там ни было и что бы он там ни сказал, но главному редактору Молтобойцеву мгновенно врезали так, что он свалился на стол, перевернулся и пошел стулья считать.
Само собой, подвывая "Шефа бьют!", весь наличный состав ведущей газеты "Регион" кинулся на Буйвола.
В это время сотрудники экскурсионного бюро "Тропой Завета", навесив замок на дощатую дверь, собрались было по домам, но, поднявшись из полуподвального этажа в холл и услышав звон и крики из помещения бара, они, конечно же, устремились разнимать дерущихся.
Они врезались в гущу мелькающих локтей, кулаков и подошв, молотя направо и налево. Ведь нечасто им, в их напряженной трудовой деятельности, удавалось оттянуться по-человечески.
Но человек-гора Буйвол был несокрушим. Его метелили с четырех сторон, он только поворачиваться успевал.
Гриша Сапожников бегал меж дерущимися, пытаясь долбануть Буйвола ногой в пах, но попадал не в тот пах и не в пах вообще. Его унял Мишка Цукес, заорав: идиот, оставь в покое наши яйца!
Минут через пять драка вывалилась в холл, а потом и на террасу, полукругом выходящую на улицу Пророков. Запахло нарушением общественного порядка. Дирекции Духовного центра ничего не оставалось, как вызвать наряд полиции.
А дальше все шло уже по накатанному сценарию.
Дирекция Духовного центра ручалась за всех и вся.
Окровавленного, но удовлетворенного поворотом событий Молтобойцева увез домой на свой машине политический обозреватель Перец Кравец.
Буйвола забрали в полицию.
Журналисты "Региона", прихватив экскурсовода из "Тропы Завета", пошли добирать вечер в забегаловке "Мама", что на углу улицы Агриппас...
...Заплаканная Мария, расставив по местам перевернутые столы и стулья, мыла посуду своими полными, сильными руками, привыкшими рассыпать по клавиатуре бриллиантовые пассажи Четырнадцатого этюда Шопена...
Она даже не заметила, как в баре появился запоздалый пьяненький и удивительно тихий Фредди Затирухин. Когда оглянулась - он стоял возле стойки, умоляюще посматривая на выставленные пирамидками баночки пива "Туборг".
- Не дам! - остервенело сказала Мария. - Пошел вон. Я закрываюсь.
- Маша! - взмолился смиренный Затирухин. - Налей каплюшку. Я счас уйду.
- Чтоб вы все сгорели, - сказала она, открывая банку и наливая пиво в бокал. - Боже, с кем я имею дело изо дня в день...
Она домывала посуду, время от времени стирая сгибом мокрой кисти руки катящиеся по лицу слезы, а пьяненький Фредди, навалившись на стойку, допивал свой бокал.
Но, видно уж, звезды встали так, что этот вечер добром закончиться не мог. И теперь уже кажется странным, что никто не предвидел того, что, собственно, и должно было произойти.
Ведь смешно и представить, что Буйвол мог стерпеть нанесенное ему оскорбление. Элементарная логика подсказывала, что он должен был вернуться с подкреплением.
Он и вернулся с тремя грузинскими бугаями, одним родным и двумя двоюродными своими братьями.
Смерч налетел на безвинного Затирухина, допивающего свое пиво. Смерч сгреб его в охапку, поднял за ворот рубахи, легко, как мартышку, так что Фредди чуть не задохнулся.
- Пидор!! - проревел этот смерч в бледную физиономию президента Затирухина. - Я из тибья харчо сделаю! котлету! пельмень в шоколаде! Ти знаешь, сучара, кто я?!
- Да! - пролепетал помертвевший от страха Затирухин. - Вы - повар!
Его просто унесли с собой. Буйвол уже не повторил ошибки, ведь сказано раз и навсегда: ДЦРД - заведение культурное, Духовный центр русской диаспоры.
На пустырьке, зажатом меж двух центральных и оживленнейших улиц Иерусалима (пустынных, впрочем, в ночной этот час), из президента Затирухина четверо грузинских поваров варганили отвратительное блюдо. Криков никто не слышал. Да были ли они, крики, и что, кроме писка, могло прозвучать из цыплячьей груди пьяненького, блюющего кровью президента, а также главного редактора, репортера, поломойки и вышибалы порнографической газетки "Интрига", которую приличный человек и в руки-то взять побрезгует...
глава 33
Она в тот раз посмеялась над Мишей, с изрядным, надо сказать, оттенком горечи. А ведь напрасно. Если вдуматься - над чем смеяться? Над своей постоянной изнуряющей нищетой? Над своими стараниями элегантно ее прикрыть?
А может, и вправду пуститься во все тяжкие - имеется в виду, конечно, это жульничество, этот... маркетинг. И как это технически осуществлять? Вот Миша говорил, надо какие-то объявления развешивать с гнусными намеками на колоссальные заработки и высокую почему-то потенцию...
Что делать, что делать?.. С одной стороны - денег нету ни хрена, а с другой, подумала она, - а как же мое имя? Моя, извиняюсь, известность?.. Мог бы стать распространителем чего бы то ни было, возьмем - Бунин Иван Алексеевич?
Да ни черта бы он не распространял, вдруг зло подумала она, его в эмиграции содержали богатые и добрые евреи, влюбленные в русскую литературу. А мне здесь ни одна собака говенного чека на картошку не выпишет...
Псевдоним! - вдруг осенило ее. Распространять "Группенкайф" под псевдонимом, например Джаваха. Нет, кроме шуток... Ну, не Джаваха, а... Старосветская. Маша Старосветская. И вообще - отнестись к этому как к новому сюжету. Она предвидела на этом пути неожиданные ситуации и забавные повороты темы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104