);
китайско-тибетские языки: цзай - цза (китайск.);
индейские языки:
алгонкинско-вакашская гр. - ina - nina (фокс);
пенути гр. - un-i' - n-i (майду);
нилотские языки: enк - nбnъ (масаи);
манде языки: anua - na (ваи);
семито-хамитские языки:
семитская гр. - хун-ака - 'бн-а (арабск.),
хауса-котоко гр. - nan - ni (хауса);
папуасские языки: ande - adi (бонгу);
мон-кхмер языки: nih-aс (кхмерск.);
дравидские языки: antna - n-anu (каннада);
малайско-полинезийские языки:
микронезийские языки - ine - -ani (науру);
эскимосско-алеутские языки: уна-хуана (эскимосск.);
тасманийский язык: ni, ne - mi(na);
баскский язык: an - ni.
Как уже было отмечено, есть достаточно оснований
предполагать, что образование личных местоимений 1 лица
относится к эпохе существования праязыка. Вероятно, на
определенной ступени развития праязыка какое-то указательное
слово стало выражать понятие "я". Скорее всего, даже не одно, а
два указательных слова составили новое сложное понятие,
имевшее, однако, на первых порах лишь конкретное узкое
пространственно-указательное содержание. Это тем более
объяснимо, что, коль скоро образование личных местоимений 1
лица относится к эпохе примитивного языка, а значит, и эпохе
примитивного мышления, - то возникновение нового понятия вряд
ли могло основываться на фонетической дифференциации первичного
понятия, а, вероятней всего, возникло путем механического
соединения двух уже освоенных элементов. Возможно, что понятие
"я" в праязыке выражалось словом, образованным путем соединения
первоэлементов [М] + [H]. Во всяком случае, остатки такой
сложной архаичной формы можно обнаружить в личных местоимениях
1 лица почти всех современных языков. Остатки - ибо
несомненно, что дальнейшее развитие отдельных языков,
выделившихся из распавшегося праязыка, повлекло за собой в
некоторых случаях упрощение сложной формы [М] + [Н], т.е.
утрату одного из составляющих элементов [М] или [Н]. В ряде
языковых семей отпечаток этого распада отчетливо сохранился до
наших дней. Ср., напр., местоимение "я" в финно-угорской группе
уральских языков: [М] + [Н] - minд (финск.) = mina
(эстонск.) = monn (саамск.) = мон (удмуртск.) =
мынь (марийск.); [М] - ам (мансийск.) = ма
(хантыйск.); [Н] - иn (венгерск.). То же в языковой
семье банту: [М] + [Н] - mina (зулу) = mi-na
(thon); [М] - mimi (суахили); [Н] - nna
(sotho) = nne (venda) = i-ni (shona).
Трансформация первоэлементов нагляднейшим образом
проявляется при склонении личных местоимений в современном
русском языке: "я" - "меня" - "мне"...; "мы" - "нас" -
"нам"...
В других языковых семьях, если и не встречается форм,
сводимых к [М] + [Н], то существуют параллельно местоимения, в
основе которых лежит или [М] или [Н] самостоятельные, например,
в языках койсандских, манде, отчасти - в кавказских. В
тюркских языках местоимение "я" в абсолютном большинстве
случаев соответствует формуле [М] + [Н]. В семито-хамитских и
дравидских языках в основе местоимения "я" лежит элемент [Н].
Однако и здесь косвенным путем можно обнаружить утраченный
элемент [М], сопоставляя основы единственного и множественного
числа, в которых можно установить соответствие. Чередование
элементов [М] и [Н] во мн. числе 1 лица языков группы
хауса-котоко семито-хамитской семьи и в некоторых дравидских
языках раскрывает такую связь. Кроме того, в древнем языке
каннада (дравидская семья) для 1 лица ед. числа существовала
форма -am (an).
В процессе эволюции некоторых языков можно выделить и
такой этап, когда в качестве местоимения "я" функционировало не
одно, а несколько слов. (Напр., в истории японского языка
насчитывается 17 местоимений 1 лица. В ряде современных языков
и поныне существует несколько слов для выражения понятия "я".)
Возможно, что первоначально появление синонимов личных
местоимений 1 лица связано с расширением первичного
примитивного пространственно-указательного значения слова "я",
углублением его содержания. В дальнейшем архаичное значение
местоимения "я" могло вообще утратиться. Так, очевидно, и
произошло в большинстве языковых групп индоевропейской семьи.
Однако там, где это случилось, в тех группах, где древняя форма
была утрачена в именительном падеже, она везде сохранилась в
косвенных падежах; если в им. падеже местоимение "я" имеет
самые разнообразные формы, то в косвенных падежах его структура
подчинена единообразной схеме [М] + [Н] или [М]
самостоятельное.
Соответствие между именительным и косвенными падежами в
индийской и кельтской группах индоевропейской семьи также
подтверждает положение о том, что элементы [М] и [Н] - это
наиболее древние формы в системе личных местоимений
индоевропейских языков. Столь же очевидна картина в монгольской
и тунгусо-маньчжурской группах алтайских языков, где [М] + [Н]
косвенных падежей - это несомненный отголосок той первоформы,
которая сохранилась в именительном падеже современных тюркских
языков. Что касается собственно именительного падежа
монгольских и тунгусо-маньчжурских языков, то и его истоки
можно найти в указательных местоимениях тюркских языков (ср.,
напр., "этот" - бу (турецк., азербайджанск., туркменск.,
татарск., якутск., узбекск., уйгурск.) и "я" - би
(халха-монгольск., бурятск., калмыкск., эвенкийск., эвенск.,
негидальск., маньчжурск., удейск.). Результатом расхождения
основ именительного и косвенных падежей местоимения "я" более
существенны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175