Он делал это с такой сосредоточенностью, с такой осторожнос
тью, что Густов уже не боялся. Он ощутил прикосновение клешни к голове, исц
арапанное туловище было так близко к нему, что закрывало ему поле зрения,
но страха не было. На него нисходило блаженное спокойствие. Он видел боко
вым зрением, как роботы подходили все ближе, и каждый клал руку на плечо со
седа, а один положил руку на плечо того, что стоял перед ним.
Он почувствовал легчайшую щекотку в голове, но не на поверхности скальпа
, а глубоко внутри, словно кто-то едва касался его мозга, бесконечно береж
но перебирал его содержимое. Он почему-то вспомнил мать. Она обожала пере
бирать содержимое шкафов и полок. «Ма, Ц говорил он ей, Ц я хочу тебе помо
чь». Но она, казалось, не слышала его. Когда она перебирала шкафы, она свяще
ннодействовала. Она была жрицей культа порядка и симметрии, и никто не мо
г стоять рядом в то время, когда Она служила своему божеству. Конечно, тогд
а он этого не понимал и не знал этих слов, он был… Сколько ему было?
Не успел он подумать о возрасте мальчугана, как тут же увидел его. Не вспом
нил, не представил себя, а увидел. Мальчонка был крошечный, в крошечных кра
сных трусишках, загорелый и растрепанный. Неужели это он? Неужели он был т
аким маленьким?
Густов не был самовлюбленным человеком и обычно воспринимал себя, свое «
я», скорее в рамках более широкой картины, в рамках товарищей, работы, жены
, чем изолированно от мира. Но сейчас этот босоногий, шмыгающий носом маль
чик с округлившимися от любопытства глазами наполнил его какой-то сосущ
ей, томящей нежностью. Как стремительна жизнь и как все живое не выдержив
ает напора реки времени! Только вчера, не раньше, бедная мама отрешенно вы
швыривала все из шкафов, а он, тот самый мальчик с выпученным животиком на
д красными трусиками, крутился у нее под ногами и пытался поймать ее за ру
ку, потому что ее руки всегда были связаны с приятным, будь то еда или объя
тия, и ему было обидно, что мама не замечала его, но реветь не хотелось. Это б
ыло вчера, а сегодня он стоит под чужим желтым небом, и огромный бело-голу
бой робот держит клешню у него на голове, и он смотрит на двухлетнего маль
чика с надутым животиком, а мальчик смотрит не на него, а на роботов. Конеч
но, роботы ему интереснее, чем он сам через тридцать лет. Ему всего два год
а, и будущее и прошедшее еще не вычленились в его сознании из настоящего, и
ни потомки, ни предки его не интересуют.
Мальчик покачнулся и с трудом удержал равновесие. Густов поймал себя на
том, что непроизвольно напряг мышцы, сейчас он бросится, чтобы снять его с
наклонно лежащего камня. Смешно. Призраки не падают. Фантомы неуязвимы. О
ни уже выскользнули из реального мира вещей и тихо уплывали по течению р
еки времени.
Тридцать лет. Были они? Почему ему кажется порой, что время затаило на него
какую-то обиду и несется мимо него с злорадной скоростью, смывая все и ун
ося с собой все. Даже Валентину унесло оно…
На мгновение ему почудилось, что это не он примостился на наклонном камн
е, а его сын, сын Валентины. Но у них не было детей. Мир все время казался ему
раздражающе велик, и ему не терпелось посмотреть, что там, за следующим по
воротом. А она не хотела сидеть одна и ждать его. Бедная Валентина, беззащи
тный воробышек…
Что-то мелькнуло в небе. На плечо робота, что стоял перед ним, садилась пти
чка. Птичка с лицом Валентины. Ему было смешно и грустно, в нем плыла светл
ая печаль всего живого, думающего о прошлом. Память, наверное, всегда несе
т с собой печаль.
Он, казалось, задремал, потому что вдруг сообразил, что пузатого Володьки
уже не было, исчезла и птичка с Валиным милым лицом. Робот больше не держал
клешню у него на голове. Он отступил на шаг и сказал скрипуче, но вполне чл
енораздельно:
Ц Здравствуй, Володя. Мы дефы.
Густов почувствовал, как на него нахлынула волна восторга. Слишком долго
он задыхался в немом мире взаимного непонимания. С ним говорили. Летел че
рез вязкую немоту спасательный круг разума. В бесконечной и тупой стене
абсурда, которая окружала их с того самого момента, когда «Сызрань» вздр
огнула от гравитационного аркана, впервые открылась трещина, и сквозь не
е ему протягивали руку. Пусть железную, пусть с клешней, но руку. Не все еще
потеряно.
Ц Здравствуйте. Я Володя Густов, Ц сказал он и расплылся в счастливейше
й и глупейшей улыбке.


* * *

Двести семьдесят четвертый сказал стражнику:
Ц Ну-ка нагни еще раз голову.
Пятьдесят второй С послушно наклонил голову. Почти на самой макушке зиял
а маленькая дырочка с оплавленными краями.
Ц Ты знаешь, кто ты? Ц спросил Двести семьдесят четвертый.
Ц Так точно. Стражник Пятьдесят второй С.
Ц Что ты делал вчера?
Ц Вчера?
Ц Я тебя спрашиваю, стражник, а не ты меня. Отвечай.
Стражник испуганно смотрел на Двести семьдесят четвертого.
Ц Я… я не знаю.
Ц Ты был в ночном патруле?
Ц Я… не помню.
Двести семьдесят четвертый посмотрел на Шестьдесят восьмого, который м
олча стоял у проверочного стенда.
Ц Он действительно не помнит?
Ц У него повреждена оперативная память.
Ц Откуда ты знаешь, что это так? Может, он просто скрывает что-то?
Ц Нет, начальник стражи, мы проверили его на стенде. Мозг цел, он все знает
и понимает, но у него повреждена оперативная память. Луч трубки…
Ц Я понимаю, что это луч трубки… Объясни мне другое, Шестьдесят восьмой:
может ли случайный выстрел дать такой эффект?
Ц Думаю, нет. Во-первых, случайный выстрел, то есть просто выстрел в голов
у, не может попасть в самую макушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97