казалось бы, челове
к в космосе должен быть подавлен его безбрежностью и враждебностью. АН н
ет. Перед ним два дурака с азартом дуются в шахматы, и потерянная пешка вол
нует Надеждина и Маркова куда больше, чем Вселенная за бортом.
Мало того, если бы он сейчас сказал: «Друзья мои, как можете вы…» и так дале
е, они бы даже не ответили, приняв его речь за неудачную шутку. Да и сам он мо
жет чувствовать себя эдакой пылинкой в космосе лишь усилием воли, потому
что пластичность человеческой натуры поистине удивительна; и думает он
, если быть честным с собой, вовсе не о толще пространства, пронзаемого их
«Сызранью», а о том, что через полчаса настанет время обеда, а сегодня роль
шеф-повара, метрдотеля и официанта, равно как и посудомойки, исполняет он
.
Он посмотрел на доску. Как и следовало ожидать, Сашка безнадежно проигры
вал. Наверное, класс игрока определяется и тем, умеет ли он вовремя сдатьс
я. Саша классом не обладал. Жалкий король его, растеряв почти все свое войс
ко, судорожно метался по доске, а Надеждин, плотоядно усмехаясь, протянул
руку к ладье, которая должна была разом покончить с его, короля, мучениями.

Ц Сколько можно агонизировать? Ц пробормотал Густов.
Ц Не мешай, Ц не поворачивая головы, ответил Марков. Ц Дай погибнуть с д
остоинством. Смерть, друг мой, не должна быть суетливой, даже шахматная.
Ц Какая тонкая мысль! Ц вздохнул Густов. Ц Тем более тебе давно нужно б
ыло поднять руки.
Ц Шах, мсье, шах и мат, Ц сказал Надеждин. Ц И так будет с каждым, кто поку
сится…
Ц Цыплят по осени считают, Ц мрачно сказал Марков.
Ц Теперь я понимаю, почему вы играете не с электронными партнерами, а дру
г с другом, Ц сказал Густов.
Ц Почему? Ц лениво спросил Надеждин.
Спросил он не потому, что хотел услышать ответ (он его и так прекрасно знал
), а лишь для того, чтобы доставить товарищу удовольствие. Выигрыш делал ег
о снисходительным, а так как выигрывал он почти всегда, то почти всегда бы
вал добродушным.
Ц Потому что для вас важна не игра. У нас несколько компьютерных програм
м, каждая из которых на сто голов выше вас, а все эти пешки не орешки. Хотите
, я введу в шахматную программу все ваши присказки и компьютер будет их ис
правно бормотать?
Ц Ты злой человек, Владимир Густов, Ц сказал Марков. Ц Ты хочешь лишить
нас радости общения. Ты не хочешь, чтобы я считал цыплят.
Ц К тому же, Ц добавил Надеждин, Ц ни один компьютер не имеет таких плам
енеющих ушей, как у Саши. Когда я смотрю на его уши во время игры, душа моя по
ет.
Ц Считай, что отпелась, Ц хмыкнул Марков. Ц С этой минуты я сажусь играт
ь с тобой только в шапке, как правоверный еврей.
Ц Боюсь, дети мои, нам трудно будет найти общий знаменатель, разве что пр
едстоящий обед, Ц покачал головой Густов.
Ц Тебе виднее, злой человек, Ц сказал Марков, Ц ты сегодня кормишь. И го
ре тебе, если твой общий знаменатель…
Он не успел закончить фразы, потому что в это мгновение все трое ощутили е
два уловимый толчок. Полет космолета не езда на машине, воспринимающей в
се неровности дороги, все перемены в работе двигателя. После разгона это
абсолютно равномерное движение, и при выключенных двигателях ни одно из
чувств человека не воспринимает ни гигантской скорости, ни движения воо
бще. Этот толчок мгновенно вырвал экипаж из спокойных и благополучных бу
дней. Они еще не знали, что случилось, но уже чувствовали беду. Этот слабен
ький толчок, скорее легчайшая дрожь, на которую на Земле никто не обратил
бы даже внимания, отозвалась в них зловещим вопросительным знаком, знако
м, который ставил под сомнение судьбу космолета, а стало быть, и их жизнь. В
космосе не бывает ухабов, минуешь их, и снова начнется ровная дорога. Мозг
еще по-настоящему не осознал все зловещее значение толчка, не проанализ
ировал его, но каждая клеточка их тела уже вопила: «Опасность! Беда!»
За первым толчком последовал второй, и все трое почувствовали, как «Сызр
ань» завибрировала всем корпусом. Негодующе заливались сигналы тревог
и, на приборном табло растерянно замигали сразу десятки огоньков.
Надеждин и Марков одновременно вскочили на ноги, но еще один толчок брос
ил их на пол. Надо было встать, надо было добраться до приборов, но тела их у
же наливались цепенящей тяжестью. Они изо всех сил напрягали мышцы, пыта
ясь преодолеть ее, пытаясь оторваться от пола, но тяжесть была непомерна,
она навалилась многотонным прессом, она не давала дышать, застилала глаз
а, выдавливала даже ужас, потому что для ужаса нужно сознание, а сознание т
оже выдавливалось из них. «Конец», Ц пронеслось в темнеющем мозгу Надеж
дина, но слово так и осталось одним словом: он уже потерял сознание.


* * *

Сознание возвращалось к Надеждину медленно. Первое, что оно принесло с с
обой, был ужас. Он был продолжением того ужаса, что он едва успел почувство
вать в начале катастрофы. И это чувство ужаса заставило его понять, что он
жив. Ужас был тем клеем, что соединял его сознание ДО и ПОСЛЕ, возвратил ощ
ущение своего «я». Ужас был тягостным и всеобъемлющим, он наполнял его, сл
овно под давлением. «Я жив», Ц вяло подумал он. Эта простенькая мысль с тр
удом уместилась в его мозгу, но, пробравшись туда, потащила за собой други
е. И каждая следующая мысль двигалась уже легче, словно предыдущие накат
али какую-то колею в его вязком сознании.
«Я жив», Ц еще раз подумал он, и теперь эта мысль уже не была отрешенной ко
нстатацией, а несла с собой чувства. И ужас начал потихоньку отступать. Не
т, он не исчез, он лишь отступил, стал фоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97