Ц А я не аудитория?
Ц Нет, командир, при всем уважении Ц нет. Один Ц это не аудитория.
Ц А как же я говорил так вдохновенно?
Ц Ты убеждал себя, а трудности всегда возбуждают.
Ц Может, ты и прав, друг Александр.
Ц А вообще-то, если вернуться к твоей поучительной аналогии и если бы на
м сюда и пару тигриц…
Ц Только не внуши эту мысль нашим очаровательным хозяевам. А то вместо т
игрицы они пришлют тебе двухметровую железную подружку с четырьмя глаз
ами. А так как ты ей наверняка понравишься («Он такой нервный, так тонко ор
ганизованный, бедняжка, он так страдает от одиночества!»), она прижмет теб
я к железной груди и…
Ц Эгоист.
Ц Почему?
Ц Потому что ты беспокоишься не за меня, а за себя, боишься, что не перед ке
м будет разглагольствовать о свободе. Но если серьезно, ты прав. Когда мы в
алялись на полу, прижатые потолком, и, казалось, жизнь уже вот-вот должна б
ыла отлететь, и кто-нибудь спросил бы меня: «Хочешь, потолок поднимется, н
о ты должен остаться в клетке», я бы заревел: «Да, да!» Я бы не сомневался и н
е торговался. У меня было ощущение, что я на наклонной плоскости, холодной
и гладкой, и уже начинаю скользить, и знаю, что внизу пустота, зацепиться н
е за что, а в сердце ужас холодной смертельной щекоткой, от которой перехв
атывает дыхание… Ты прав, Коля, нужно быть оптимистом.


* * *

Стало светать, серое небо начало наливаться желтизной, и робот, который т
о тащил Густова за руку, то нес, прижав к груди, бежал теперь впереди.
Густов любил бег, любил встать совсем рано, когда город еще спит и по улица
м тихо ползают уличные автоматы, убирают, подметают, поливают, подстрига
ют газоны, разносят заказы, выйти, поежиться от застоявшейся ночной прох
лады и побежать. Тело постепенно просыпается, мышцы разогреваются, можно
прибавить шагу, кровь отлично циркулирует в жилах, насос качает ее ровно
и сильно, и проблемы, эти вечные неизбывные проблемы остаются позади, пот
ому что они не могут угнаться за тобой. Ты бежишь и чувствуешь, что создан
для бега, лоб превращается в радиатор, с которого пот уносит лишнее тепло.
В голове ритмично дергаются обрывки какой-нибудь мысли. Ты перепрыгивае
шь через газонокосилку и кричишь ей: «Прости». Ц «Пожалуйста, Ц важно у
рчит газонокосилка. Ц Приходите еще».
Но то было в другом тысячелетии, на другой планете, в другом измерении. А м
ожет быть, этого и не было никогда, потому что он всегда бежал так, как сейч
ас, без начала и без конца, и раскрытый рот судорожно хватал жиденький воз
дух, и сердце уже не просто колотилось, а бухало о ребра так, что вот-вот дол
жно было проломить их, а скорей всего, уже проломило, и ноги были такими тя
желыми, словно только они одни находились под перегрузкой в стартующей р
акете. Все силы были исчерпаны, неприкосновенный их запас тоже был вскры
т и пущен в ход, и он бежал сейчас вопреки всем законам физики и физиологии
, некий задыхающийся вечный двигатель на двух подгибающихся ногах. Он да
же не бежал Ц то, что происходило с ним, даже отдаленно не походило на бег.
Это была бесконечная серия мучительных падений, каждый раз прерываемых
невесть кем выставленной ногой. Да, да, невесть кем, потому что он перестав
лять ноги уже давно не мог, у него не было для этого сил.
Надо было выбирать: остановиться или умереть. Выбор был прост, он даже отд
ал команду ногам: «Стой, хватит!» Команда была бесконечно желанна, а спаси
тельный покой манил. Но, к его удивлению, ноги не слушались.
Они знали, что остановиться нельзя. Нельзя остаться одному под этим нары
вным желтым небом, среди серых бесконечных развалин, не зная, от кого он бе
жит и к кому.
Он останется один, один в хаотическом лабиринте нелепых развалин, сквозь
которые прорастали какие-то красноватые побеги, один в чужом мире, под чу
жим небом, один. И желтое небо придавит его к развалинам. Нет, чепуха, все эт
о чепуха. Зато он сможет рухнуть на камни, он будет лежать, и все тело, кажды
й мускул, каждая клеточка будут блаженствовать, будут впитывать ангельс
кий покой. Какое это великое счастье Ц покой. Погибнуть? Что ж, все мы уход
им раньше или позже, но зато он уйдет без мук, без этой дьявольской пытки б
егом.
Все, больше он не может, не может, не может, повторял он себе, удивляясь, поче
му никак не рухнет наземь. А может, он уже падал. А может, это желтое небо пад
ало на него, вяло подумал он. Темнело, наступала ночь, но у него не было даже
сил удивиться, ведь был рассвет…
Он пришел в себя и судорожно вздохнул, словно не верил, что можно дышать сп
окойно, без усилий. Он сидел, прислонившись спиной к остаткам стены. Вокру
г стояли роботы, множество роботов, и смотрели на него.
Ц Во-ло-дя, Ц пропели они хором. Это были такие же роботы, как и их тюремщи
к, но чем-то они отличались.
Кольцо сжалось, несколько роботов подошли к нему и повторили:
Ц Во-ло-дя.
Густов встал. Ноги еще подрагивали после марафона, но он стоял.
Ц Здравствуйте.
Роботы протянули руки, толстые бело-голубые щупальца с массивными клешн
ями на концах, и Густов непроизвольно сделал шаг назад, прижался спиной к
стене.
Казалось, роботы поняли его страх, потому что еще раз повторили его имя, и
ему почудилось Ц а может быть, ему просто хотелось так думать? Ц что скр
ипучие их голоса звучали дружелюбно.
Надо было преодолеть страх и подавить недоверие живой плоти к холодному
металлу машин. Он протянул обе руки, и три робота коснулись их клешнями. Не
жно, осторожно. Один из них, чье туловище было покрыто вмятинами и царапин
ами, широко раскрыл клешню, распустил ее веером и медленно опустил на гол
ову Густова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97