Зачем, зачем он удрал оттуда? Зачем он теперь сидит невесть на чем, н
евесть где в густой темноте, а ребята, наверное, места себе не находят от б
еспокойства за него.
Нужно было только очень захотеть, очень зажмурить глаза, открыть их Ц и в
се окажется по-старому. Командир будет осматривать в сотый раз светящие
ся стены, а Марков, вытянувшись на жестком полу, будет молча и скептически
следить за ним глазами.
Вся его жизнь была в сущности сплошным безумием. Безумием был выбор спец
иальности. Безумием было стремиться в пустой, нелепо бесконечный и вражд
ебный космос. Для чего? В поисках неведомого? Ха-ха, неведомого! Это отец в
се виноват. С детства задурил ему голову рассказами о небопроходцах, под
арил ему голографический портрет Юрия Гагарина, и первый в мире космонав
т улыбался ему, как живой. Он и казался ему живым, когда стоял в своей военн
ой форме в его комнате, и он никак не мог понять, почему его ручонки свобод
но проходят сквозь фигуру космонавта.
За неведомым он погнался… Будто мало на Земле неведомого, от человеческо
й души до древних развалин. Безумием было оставить Валю, променять ее мил
ые глаза и теплые руки на жизнь космонавта. Нет, даже не жизнь, а антижизнь.
Настоящая жизнь была на теплой и до боли прекрасной Земле, а все остально
е Ц суррогат.
Оставить Валю… Если бы он не любил ее, это еще можно было бы как-то понять. Н
о он любил ее. Он и сейчас любил ее. Если бы только можно было ощутить в этой
дьявольской темноте прикосновение ее руки к лицу… У нее были удивительн
ые руки. Летом они были прохладны, зимой Ц теплы. И необыкновенно ласковы
. Когда она прижимала руки к его вискам, счастье., острое счастье переполня
ло его. Ему казалось: еще мгновение Ц и он взмоет к потолку, так полон он бы
л клубившимся в нем восторгом.
Он внезапно все понял. Понял то, чего никогда не понимали врачи, столько ра
з проверявшие его здоровье. Он психически болен, он безумен. И поступки ег
о безумны. Не так уж важно, каким ученым словом называется его болезнь, но
он тяжко болен.
Он застонал и тотчас же почувствовал, как к его лбу что-то слегка прикосну
лось. Он дернулся было, но прикосновение было успокоительным. На мгновен
ие ему почудилось, что это Валя протянула ему руку. Нет, это была не Валя. Ва
ле не было места в этой противоестественной темноте.
Где он, куда его привели, зачем? Он должен был услышать хотя бы свой голос, п
отому что чувствовал, как растворяется в этой дьявольской смеси тьмы и б
езмолвия, вот-вот исчезнет.
Ц Куда вы меня привели? Ц спросил он. Ц Я хочу к товарищам.
Ц Ку-да, Ц услышал он в ответ.
Сердце Густова забилось. В этих двух слогах было хоть нечто, что напомина
ло ему о нормальной человеческой реакции. Робот повторил его слово. Так п
овторил бы его человек, не знающий языка, на котором к нему обращаются.
Ц Я Владимир, Ц сказал Густов раздельно и внятно, как говорят с новым ко
мпьютером, который еще не привык к голосу хозяина.
Ц Я Владимир, Ц повторил робот.
«Не слишком содержательная беседа, Ц вздохнул мысленно Густов. Ц Бесе
да с самим собой». Но все равно темнота уже не казалась такой враждебной.

Ц Я с планеты Земля, Ц сказал он.
Пусть хоть повторят его слова…


* * *

Четыреста одиннадцатый торопился домой. Как ему хотелось включить двиг
атели на полные обороты, как ему хотелось бежать, бежать, чтобы быстрее оч
утиться в своем загончике, где его ждет деф!
Сколько времени с того самого момента, как он понял, что он не такой, как др
угие, мечтал он о том, как встретит того, кого можно будет не бояться. Он жил
в мире, в котором ему не было места. Этот мир состоял из одного лишь страха.
Страх всегда окружал его, послушно шел за ним, когда он шел, останавливалс
я, когда он останавливался, бежал, когда он бежал. Спрятаться от него было
невозможно.
Страх почему-то казался ему липким и холодным, и нужно было постоянно дел
ать усилия, чтобы он не поднялся по туловищу к голове. Как только он подним
ется к голове, он тут же сделает ошибку, которая будет последней.
Порой ему остро хотелось быть таким же, как все. Не выделяться, не отличать
ся, быть взаимозаменяемой частицей их общества. Но этот соблазн был лету
ч. Пусть он жил в постоянном страхе, но это был ЕГО страх, а если ему суждено
попасть в клешни стражников, это будет ЕГО конец. Он остро ощущает свое «я
» и ни за что не откажется от него.
Он стал ненавидеть всех вокруг, все это огромное стадо послушных, безумн
ых рабов. Им не нужно было никакого «я», им вообще ничего не нужно было…
И чем больше он ненавидел покорных кирдов, тем тщательнее он обдумывал к
аждый свой шаг, тем осторожнее становился. Его ведь не вталкивали в вечно
е небытие только потому, что никто не знал его тайны. Для сотен кирдов, для
Шестьдесят восьмого и Двадцать второго, с которыми он работал на проверо
чной станции, он был всего-навсего кирд Четыреста одиннадцатый, такой же,
как все, такая же машина для выполнения приказов.
Он вспомнил, как впервые понял, что он не такой, как другие. Стражники прив
олокли тогда подстреленного кирда к ним на проверочный стенд. Он даже не
знал, деф это или нет, Ц мало ли почему у кирда может быть оплавлена часть
головы. Стражники ему не докладывали, кого привезли и что с ним случилось.
Они просто сбросили его с тележки и ушли. Раненых, исковерканных кирдов в
сегда привозили на проверочный стенд, чтобы определить, годятся ли на чт
о-нибудь их головы или их место под прессом, как головы дефов. Голову дефа,
в каком бы она ни была состоянии, всегда надлежит пускать под пресс Ц так
ов был приказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97