— Что мы сегодня приготовим? — спрашивали женщины друг у дружки, сидя визави за чашечкой утреннего кофе.— Что мы вообще будем сегодня делать?
Ирена выказала редкостные способности по части туалетов, оказавшись искусной мастерицей.
— Я видела в «Бурде» фасон как раз для тебя,— говорила она свекрови — персоне, в которой литература видит по традиции многоголовую гидру, извергающую огнедышащую серу.— Юбка в складку и двубортный пакетик со шлицей. Я куплю материал.
— Плиссе? — изумлялась свекровь.— На мою фигуру? Ну, не знаю!
— Да почему же? Мода сейчас омолаживает! Сейчас носят ярко-белое, тебе возьмем благородно-серый цвет. С серебристым отливом.
— Девчонки в «Славин» просто умрут при виде меня!—радовалась старая пани Сладкая.
Выражаясь газетным языком, политика обеих Сладких переходила от конфронтации к разрядке, от разрядки — к открытому и взаимовыгодному сотрудничеству. Дружба помогла им преодолеть и первые испытания, кризисы.
— Кнедлики без булки, милушка? Ни в коем случае! Карел их и в рот не возьмет, он к этому не привык!
— С бурисонами получается совсем легкое блюдо. Лучше усваивается. Вот, смотри, что сказано об этом в поваренной книге!
— Ох уж эти мне поваренные книги! Я тебе говорю...
— Я уже как-то делала и...
110 Здесь следовало бы остановиться на строго вскинутых бровях ветеранши дома, на раздраженно бряцающей кастрюле в ее руках, на всхлипываниях невестки, лежащей в полуобморочном состоянии на кровати. Но в хронике судьбы Ирены Сладкой нет места для обморочных состояний, подобное фиглярство ей претило.
— Я знаю, как мы поступим! Мы дадим ему и то и другое, пусть сам скажет!
— Пожалуйста, но предпочтение он отдаст моим!
— Это мы еще посмотрим!
— Да ведь это как пить дать. Здесь ясно написано, что кнедлики с воздушным рисом нежнее, вкуснее и легче усваиваются.
— Ну, не будем спорить и отварим картошку!
— Нет, кнедлики!
— Ты сама сказала,— заметила свекровь,— соревноваться так соревноваться! А Карел рассудит!
Однако состязание не состоялось: дипломированный врач Карел Сладкий в тот день домой вообще не явился. К вечеру он позвонил из больницы (по крайней мере, сказал, что звонит оттуда), мол, задерживается на неопределенное время.
— У нас тут настоящая бойня,— сообщил он,— неподалеку от Бенешова перевернулся автобус, набитый людьми, сшиваем всем миром!
Женщины улыбнулись, примирительно пожали друг другу руки. «Нет войне!» — пообещали они языком ежедневной печати, который мы чуть выше нашли точным и ясным.
РАДОСТНО ЩЕБЕЧА, ШИЛИ ОНИ
приданое для ребенка,— во всяком случае, уверяли себя в этом, хотя нынешние времена не очень-то способствуют рукоделию, все можно купить готовым или, в крайнем случае, в купонах, которые легко сшить дома. И все-таки они вышивали крестиком края распашонок, на фланелевые комбинезончики нашивали монограммы. Они нисколечко не сомневались в том, что Ирена произведет на свет здорового сына. Карел Сладкий отказывался разделять их радость. Когда они начинали хвастаться перед ним выполненной за день работой, это вызывало у него лишь брюзжание.
— Мужчины этого не понимают,— утешали друг дружку две подруги.— Они хотят, чтобы все было как по мановению руки. Скорей, скорей, хоть бы малышу исполни-
лось семь, чтобы можно было сыграть с ним в футбол или, скажем, в бадминтон.
Исходя из этого, обе решили, что лучше вообще не втягивать Карела ни в какие заботы по поводу предстоящего радостного события.
Дипломированный врач Сладкий с каждым днем мрачнел все больше и больше. Он казался себе зверем, попавшим в капкан. У него было такое чувство, будто обстоятельства загнали его в ловушку. Во-первых, он полагал, что обзаводиться ребенком ему еще рано. Он понимал: это привнесет в его жизнь массу ограничений, новых обязанностей, что ему вовсе не улыбалось. Понимал: все в доме начнет вертеться вокруг нового, чуждого ему существа, а сам он окажется в стороне, как бы отставленный на запасной путь. Ирену, которая была, в сущности, виновницей всех этих перемен, он просто видеть не мог. Красавицу все распирало и распирало. Она стала вялой и ленивой. Зачастую спала в то время, когда надлежало уделить внимание ему. Все в доме теперь было подчинено ей.
«Что же ОНА, черт побери, не могла поостеречься?—» возмущался доктор.— Не могла подождать еще пару лет? Вместо того чтобы пожить в свое удовольствие, изволь теперь прозябать из-за какого-то сморчка. Ирена уже отказывается со мной спать: это, видите ли, могло бы «ему» повредить». Ирена беспричинно вздыхала, брала его руку и прикладывала к своему вздувшемуся животу. Ему это было особенно неприятно, он видел в ней человека, который похваляется своим уродством.
Несколько раз он не ночевал дома, ссылаясь на ночные дежурства в клинике.
— Сама понимаешь, я теперь должен зарабатывать денежку.
И снова возле общежития для младшего медперсонала подсаживал он в свою машину хихикающих сестричек и катил на свою слапскую дачу.
— Мне следовало бы сейчас быть дома,— говорил он оскорбленно.— Но, черт побери, на кой околачиваться там, где ты никому не нужен! Где тебя называют «папочкой» и говорят всякие другие пошлости! Проклятье, мне тоже хочется, чтобы меня кто-то любил, был ко мне внимателен!
— Но ведь я вас люблю, пан доктор,— слышал он от медсестер.
— Ловко же они меня окрутили, эти две бабы, доложу я тебе! Здорово меня подловили. Еще не хватает, чтоб они напялили на меня арестантский халат, ведь они без конца что-то шьют, шьют, навесят мне на грудь номер — и амба!
Сестрички утешали его, ибо медицинский персонал воспитан в сострадании к ближнему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91