Собственно, как человек изобрел душ? Кому поставить за это памятник? Видимо, кто-то обратил внимание на водопад. Встал под ним, раскинув руки, и наслаждался. При этом он испытывал такое блаженство, что не мог не примыслить Наяду с длинными, распущенными волосами. Кажется, у нас с тобой одинаковые вкусы, пращур! Я скребу себе спину щеткой на длинной рукояти и уже в третий раз мою шампунем голову. Из-под душа меня извлекает только чад подгоревшего мяса.
Случись это прежде, я проклинал бы все на свете. Теперь же я улыбаюсь, и только. Собственно, мне и есть-то не хотелось, говорю я себе. Да и к тому же я как следует подзаправлюсь «На плотах». Иначе что же это получится — заказать тунца и не хотеть есть? Я выскребаю остатки в унитаз и спускаю воду. Ох, я понимаю, эстеты возмутятся таким поступком. Но я не люблю бросать что бы то ни было в мусорное ведро. Работа может на несколько дней отлучить меня от дома, а потом ходи по квартире в противогазе. То-то было бы зрелище для ваших прекрасных глаз! Я снова залезаю под душ, потом бреюсь. Раз, другой, третий. Светлая рубашечка с короткими рукавами, темно-красный галстук. Серые вельветовые брюки. Сегодня я отправлюсь, переодевшись под капитана Экснера. Деньги, часы, наручники лучше оставить дома, впрочем, если вы хотите полонить девушку, то более надежного способа я не знаю. Опять каламбуришь, Адальберт! Шутовство — это для молодых, оно не к лицу гражданам с солидным брюшком. Документы. Носовой платок, не забыть бы носовой платок! Нет ничего более неловкого, чем утирать нос рукавом; однажды я забыл полиэтиленовые пакеты, и вещественное доказательство мне пришлось завернуть в носовой платок, насморк не насморк, интересы дела превыше всего. Проклятый насморк разыгрался, как только я завернутый в носовой платок предмет положил в портфель. Одеколону— немного, но и немало. Нет, Бертик, некрасивый ты! Но женщины, у которых есть хоть капля ума, оценят твои моральные качества, каковых, имей мужество в этом признаться, ты отнюдь не лишен. Однако опять ты за свое шутовство!
Я опорожняю пепельницы в автомобиле, подвешиваю новую нейлоновую елочку с натуральным запахом. Еду с приоткрытым окошком. Я сделал максимум. Если я повезу Ирену Сладкую домой, ей не в чем будет меня упрекнуть. Я вытряхнул коврики, пропылесосил всю машину. Право, не знаю, что еще...
Однако всегда найдется что-нибудь, чем еще можно приукраситься. Я останавливаюсь у выхода из метро. Маленькая старушка (явно тоже переодетая, как и я, скорее всего, это добрая фея) продает цветы. В пятилитровых жестяных банках из-под огурцов стоят георгины, астры, розы. Я показываю на розы, на букет за десять крон.
— Пожалуйста, молодой человек!— протягивает она мне букет, с которого капает вода.
— Нет, вы меня не так поняли, пани! Мне нужна всего одна, но самая красивая!
— Но ведь это стоит всего десять крон!
— Голубушка, букет — это всего лишь букет. Обычная вещь. А вот одна роза — это символ! Понимаете?
— Нет. Здесь три за десять крон. Это недорого, молодой человек. Попробуйте купить за эту цену три штуки в цветочном магазине! С вас спросят шесть крон за одну!
--Дело не в десятке, любезная! Я вам ее заплачу, но только за одну розу. Вот эту красную мне хотелось бы.
Что-то бормоча себе под нос, она развязывает бечевку.
. —Три кроны!—говорит она нелюбезно.
— Вот вам десять — и приятного вам вечера, бабуся!
— Постойте, молодой человек, этого много!
Я возвращаюсь к машине. Молодой, рьяный сержант записывает мой номер. Он берет под козырек.
— Добрый день, пан водитель, прошу документы! Вы понимаете, какое допустили нарушение?
— Я оскорбил лучшие чувства хорошей пожилой женщины. Представьте себе, она продавала букет роз за десять крон, а я ей...
— Так-так! Шуточки шутим? А ну дыхните!
— Пожалуйста!
Я дохнул, ничего не обнаружилось, да и не могло ничего обнаружиться. За весь день я не выпил даже пива.
— Ну а теперь документы!
Вокруг уже толпятся зеваки, готовые защитить меня от несправедливых придирок.
— Ну что он такого сделал? Подумаешь, на секунду остановился!
— Да уж, содрать штраф — на это они мастера!
Я предпочитаю махнуть у него перед носом удостоверением личности. Новичок растерялся.
— Я не знал, что...
— Не о чем говорить, приятель! Факт, что я стою не там, где положено. Я готов уплатить штраф по квитанции.
— Двадцать крон,— бормочет он и протягивает мне квитанцию.
Я плачу, отъезжаю. Салажонок в форме разгоняет зевак.
— Ну уж пешеход-то небось еще может стоять где хочет!
— Безусловно, но не на проезжей части! Все на тротуар!
Да, нелегко нашему брату.
ИРЕНА СЛАДКАЯ
появляется с примерной точностью, она опоздала всего на десять минут. В полумраке, разорванном здесь и там пламенем свечей на столах, она неуверенно пробирается, всматривается и, когда наконец замечает меня, улыбается и приветственно поднимает руку,—жест старый, как мир: видишь, я пришла безоружной. Я благовоспитанно вскакиваю со стула, усаживаю ее.
— Я так рад, что вы пришли.
— Я тоже. Вы не представляете, что значит видеть вокруг себя одних женщин!
— Вот бы мне так!—вздохнул я. Ирена улыбается:
— Они вскоре сидели бы у вас в печенках.
— Да нет, я выносливый.
— Вам, наверно, это необходимо. И что же, при всей вашей выносливости... вы до сих пор не женаты?
Видали, на что женщины обращают внимание? Их не очень-то интересует ваша внешность и уж тем более ваши положительные качества, прежде всего они смотрят, есть ли на левой руке кольцо.
— Я разведенщик.
— То есть?
— Разведенщик. Это как профессия. Жестянщик, носильщик, кровельщик, мойщик — то бишь помойник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91