ничего.
— Он мертв.
Синклер сжался на своем стуле:
— Это меня не касается.
— Зато касается меня. Клиф Джонсон, президент той компании, с бумагами которой вы имели дело, мертв тоже.
Синклер пробормотал дрожащим голосом:
— Столько смертей в этом мире.
— Суровая необходимость диктует...
— Не слишком ли поздно для суровой необходимости?
— Нет.
— Уверен, что да. Скажи своим хозяевам, я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое. Пожалуйста. Мне на вас наплевать. Поэтому скажу одно, катитесь вы к дьяволу. До сих пор я оставался самим собой, и я не хочу изменять своим принципам. Имею я на это право?
— Вы поступаете неразумно.
Мартин Синклер бросил свои очки на стол, встал.
— Если у вас есть какое-нибудь дело к заместителю госсекретаря, то встретимся в его кабинете. Если вы здесь с какой-либо другой целью, то вы зря теряете свое время. Не каждый может позволить себе такую роскошь.
Синклер вышел из своего кабинета.
Через две минуты Джон покинул здание госдепа. Он поймал такси у подъезда, назвал адрес джаз-бара на окраине Джорджтауна.
В такси было сухо и тепло. На водителе были тонкая рубашка, вязаная шапочка и шерстяное кашне. У него были темно-коричневая кожа и густые волосы. На глазах, несмотря на сумрачное небо, черные пластмассовые солнцезащитные очки.
— Сегодня утром было прохладно, — заметил водитель. — Сейчас, правда, немного потеплело.
— Откуда ты? — спросил Джон.
— Пакистан, сэр.
— Из какой местности в Пакистане?
— Лахор.
Картинка железнодорожного вокзала в Лахоре всплыла у Джона в памяти: пыль, женщины, орущие на детей, солдаты с винтовками наперевес и без тени улыбки на лице.
Когда такси остановилось и Джон облокотился на переднее сиденье, чтобы заплатить, он заметил, что нога водителя на педали газа была босой.
В джаз-баре он заказал чизбургер. Следовало немного подкрепиться — это не помешает работе мозга. Завернув за угол, он обнаружил платный телефон.
Набрал вирджинский номер, который он помнил наизусть.
Раздался гудок. Второй. Третий, Щелчок.
Молчание.
Слабое дыхание человека, который выдвинул ящик стола, прижал трубку к уху и ждал. Терпеливо ждал.
— Вы поняли, кто это? — наконец спросил Джон.
— Да, — ответил Харлан Гласс.
— Нам надо поговорить.
— Ты в порядке?
— Сегодня с утра у меня была температура.
— У тебя до сих пор жар?
— Нет. Я принял очень хорошие меры предосторожности.
— Я не люблю телефоны, — сказал Гласс.
Они договорились встретиться в театре мертвых.
Глава 23
Они описали большой круг, прогуливаясь мерным шагом среди гладких белых камней. Холодный ветер шелестел между колоннами. Ряды каменных скамеек были пусты. Никто не выступал с каменной пещеры сцены. Над ними висело безмолвное свинцовое небо.
— Все плохо, — рассказывал Джон Глассу. — На первый взгляд все правдиво, логично. Безопасно. Но истина прячется где-то глубоко подо всем этим.
— По-видимому, ты прав, — согласился Гласс.
— И ощущение такое, как будто весь мир вокруг меня то ли сошел с ума, то ли лжет.
— Да, весь мир против нас, — вздохнул Гласс.
Сквозь колонны были видны голые деревья, лужайки с бурым после зимы дерном и море белых каменных плит.
Мемориальный амфитеатр Арлингтонского кладбища расположился на холме, над могилами президентов и нищих. Пройдет всего несколько недель, и весна привлечет на эти акры могил, тянущиеся вдоль реки, множество людей из Вашингтона и окрестностей. Однако в этот мартовский день, кроме солдат почетного караула, одетых в парадную форму, с примкнутыми к винтовкам штыками, мерно шагающих и щелкающих каблуками, только Джон и Харлан Гласс прогуливались наедине с мертвыми.
— Сильно перепугался этот Мартин Синклер? — поинтересовался Гласс.
— Настолько, что всячески старался уйти от любых вопросов, — ответил Джон.
— Возможно, это пройдет.
— Может быть. Он просто трясся.
— До тех пор, пока мы не найдем способа заставить его страх работать на нас, не следует предпринимать никаких шагов, чтобы не сломать его.
— Я мог...
— Ты мог вызвать у него негативное отношение к нам. — Гласс покачал головой. — С этой минуты оставь его в покое. Мы пустим его в дело, когда придет время. Скоро, но не сейчас.
В своем нейлоновом дождевике Джон порядком продрог. Гласс заметил, что ему холодно:
— Договорились?
— Управление стало для меня ночным кошмаром. Фрэнк натолкнулся на что-то. Что-то, что заставило его... Он погиб, затеяв частное расследование.
— Но с какой целью?
— Цель — это то, ради чего он жил. Разведывательные данные. Правда.
— Если бы еще знать, насколько далеко ему удалось продвинуться?
— Когда его на первый взгляд самые безобидные запросы бесследно исчезли в Лэнгли, какое доверие он мог испытывать к системе, допустившей эти исчезновения? Какие были у вас основания претендовать на его доверие? Фрэнк не мог доверять даже мне, — продолжил Джон. — А ведь мы были партнерами. Одна из основных заповедей шпиона: твой самый большой враг и наиболее вероятный предатель — человек, который ближе всего к тебе. Он хотел обезопасить себя, свое расследование. Но, как видим, эта предосторожность не помогла. Среди прочего мне удалось выяснить, что он сделал фиктивный запрос от имени сенатора Баумана, чтобы открыть официальные двери.
— Глупец! Он мог погореть на этом — его могли привлечь за мошенничество, или подлог, или злоупотребление служебным положением.
— Фрэнк был отнюдь не дурак, — заметил Джон. — Он наверняка отлично понимал, чем рискует, и все рассчитал. Он сделал ставку, во-первых, на чехарду, царящую в делах Баумана из-за того, что он то и дело меняет своих помощников, а во-вторых, на всем известную репутацию чокнутого, заслуженную сенатором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108