— Она стоик? — спросила Эмма.
— Я позвоню ей завтра. Выясню, что она хотела.
Эмма покачала головой:
— Даже я не такая большая стерва.
Они стояли голые посреди гостиной. Джон сказал:
— Я сейчас не могу.
Эмма, глянув на него, спросила:
— Из-за меня?
Она прижалась к нему своим горячим телом, поцеловала, отступила на шаг.
— Эмма...
— Джон, я не собираюсь контролировать тебя. Погоня за иллюзиями — бессмысленное занятие и причиняет слишком много страданий.
Она прижала свои руки к груди:
— Такова жизнь.
Она уронила руки и, кивнув головой в сторону телефона, сказала:
— Ладно, мы заболтались, тебе пора работать.
— Именно сегодня вечером.
Она подобрала с пола свое платье.
— Я буду в офисе завтра. Не забывай, как хорошо нам работается вместе.
Ее улыбка была восхитительна. Непреклонна.
Через пятнадцать минут она ушла, поцеловав его на прощание.
На его новых часах было 10:47.
Сначала надеть тренировочный костюм.
— Алло? Джон?
— Откуда ты знаешь, что это я?
— Никто, кроме тебя, не знает, что я здесь, — ответила Фонг. — По крайней мере никто, кого я... кто мог бы позвонить. У меня все в порядке, — добавила она. — Я недавно звонила тебе, ты знаешь.
— Что ты делаешь?
— Я оставила портьеры открытыми. Сижу за обеденным столом в гостиной. Смотрю на бурю за окном.
— Здесь тоже льет.
— Да. Что это ты там слушаешь?
По радио передавали регги.
— Ты забавная разновидность шпиона, Джон Лэнг.
— Что тебе запомнилось из твоего детства? Из давних времен?
— В Сайгоне были такие сильные ливни, что невозможно было вздохнуть.
Ветер сотрясал окна. Джон опустился на стул.
— Небо изумрудного цвета, — сказала она. — Деревья за оградой приюта. Белые платья. Огромная спальня, где вентиляторы на потолке никогда не останавливались. Бело-черные одеяния монахинь, развевающиеся на ветру, их постоянное: «Maintenant mes enfants...»
Я до сих пор помню французский, изучала его в колледже, хотя у меня небольшой акцент, но... но я не говорю по-вьетнамски. Ни одного слова.
— Ты знаешь свое имя, — сказал он.
— Да, конечно. И я помню наш... мой первый дом с мамой и папой. Высокий забор вокруг него с колючей проволокой наверху, свою комнату я делила только с гекконами. Я боялась, что никогда не выучу английский и тогда эти прекрасные люди, которые дали мне все сокровища мира, которые плакали, когда я улыбалась или обнимала их, вернут меня назад монахиням. Мне было пять, когда меня посадили на самолет, и я улетела в неведомые края с мамой, крепко державшей мою руку, чтобы я больше никогда не чувствовала себя одинокой. Я увидела снег и засмеялась так сильно, что никак не могла остановиться.
Я помню вой вертолетов, треск выстрелов, монахинь, загоняющих нас под парты. Большая бомба угодила в велосипеды, и их педали разлетелись по воздуху, словно палочки для гадания. Мой папа, сидящий, как Будда, у стены в темной гостиной, уставившись на дверь, черный металлический предмет у него в руках. Он не смотрел на меня, даже когда я дергала его за руку, и кричал маме, чтобы она поскорее забрала меня наверх. Где ты вырос? — Неожиданно она сменила тему.
— В Северной Дакоте.
Он рассказал ей про сильные арктические метели. Про то, как в декабрьскую ночь, когда бывает ниже сорока, кусок льда трескается под твоими черными резиновыми галошами, и ты можешь задрать голову и увидеть миллионы звезд, замороженных навсегда.
— Я люблю луну, — сказала она. — Мне так его не хватает.
— Мне тоже.
— По-моему, он любил тебя.
— Даже если он и не рассказывал обо мне?
— Особенно если он не рассказывал о тебе. Где фотографии, Джон?
— Я не знаю.
— Что еще ты не рассказал мне?
— Миллион вещей.
— И что из этого мне необходимо знать?
— Даже не знаю, что сказать, — ответил Джон после долгого молчания.
— По крайней мере ты честно это признал.
— Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе.
— По-твоему, я в этом нуждаюсь?
— Не знаю. — Он замолчал, но она не прерывала его молчание. — Не беспокойся. Все в порядке.
— На похоронах, — сказала она, — была женщина.
— О, — вздрогнул Джон.
— Ей, наверное, где-то под семьдесят. Сказала, что знала моего отца с того самого дня, когда он впервые пришел на работу. Она была секретаршей или что-то в этом роде — почти все истории о себе, рассказываемые вашими людьми, на поверку оказываются «легендами». Как бы то ни было, она уже давно ушла в отставку и просила, чтобы я завтра утром повидалась с ней, если смогу. Она живет одна в Балтиморе.
— Ты собираешься поехать?
— Если ты не можешь сказать мне, где искать фотографии, и что еще я не знаю о моем отце.
— Поездка пойдет тебе на пользу.
— Я поеду последней утренней электричкой. Останусь на обед.
— Я позвоню тебе завтра вечером. Расскажешь, что там было.
— Если я вернусь.
Они попрощались. Джон повесил трубку. Он валился с ног от усталости. Он хотел закрыть глаза. Он хотел плакать. Он хотел спать. Он хотел бежать сквозь бурю и никогда не останавливаться.
Пройди круг.
Полутемную гостиную освещала только настольная лампа.
Он посмотрел на входную дверь.
Понял, что она не заперта; была не заперта с того самого момента, как Эмма вошла в нее, не заперта все это время...
Повернул ключ, задвинул засов.
«Ошибка, — подумал Джон. — Больше ошибок быть не должно».
Глава 21
Пятница. Утро. Синий седан материализовался в зеркале Джона минуту спустя после того, как он отъехал от дома.
Случайность.
Еще один лемминг, спешащий на работу.
Уже где-то перед дворцом вице-президента синий седан сократил расстояние, проскочив на красный свет, и притормозил, держась в пяти автомобилях за стареньким «фордом» Джона, — слишком безрассудно для следящего, так как его сразу вычислят, но самое обычное дело, если за рулем безумец, спешащий на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108