— Ни здесь, ни в папиной спальне, ни в моей. Почему их нет? Ты взял их? — спросила она, отступая назад.
— Нет.
Поверь мне.
Ее взгляд привлекли журналы на кофейном столике. Она перерыла всю кучу, вытащила журнал в плохонькой обложке.
— Это единственная вещь в доме с моей фотографией.
Тени заползли в комнату. За окнами смеркалось.
Он осторожно взял журнал у нее из рук, сказал:
— У меня есть идея.
Глава 13
Джон и Фонг сидели в кабинке техасско-мексиканского ресторанчика. С потолка свисал конический светильник: по деревянным балкам были развешаны папоротники. Было пять тридцать — слишком рано для обеденного столпотворения, но с приближением этого радостного часа народу все прибывало: хакеры при галстуках, агенты по продаже недвижимости. Крупная блондинка восседала на своем обычном месте за стойкой бара. Ей можно было дать по крайней мере лет на десять меньше, если бы не сигарета во рту и не оглушительный смех. По ресторану разносился запах фрижоле и фажита; блюда, изобретенные мексиканскими крестьянами, продавались здесь по ценам, превосходящим все их мечты.
Фонг пила скотч, Джон потягивал бурбон. Еда стояла нетронутой.
— Все изменилось с тех пор, как я жила здесь ребенком, — сказала Фонг.
— Ты выросла здесь? — поинтересовался Джон.
— Нет, я попала сюда уже довольно большой. Последние классы школы. Когда мама уже серьезно болела, папа перевелся сюда — ради нас обеих.
— Тебя звали ФЛ — фифа из Лэнгли?
— Официальная формулировка гласила, что отец «прикомандирован к штату посольства». Я вовсе не фифа из Лэнгли и не дитя шпиона.
— Они дразнили тебя так?
— У меня было много прозвищ. Крутая. Пижонка. Сирота.
— Здесь?
— Не столько здесь, сколько в Лондоне, — здесь не столь сильные предрассудки, а в начальной школе были те еще забияки, и доходило до смертного боя.
— Где было лучше всего?
— Почти везде было замечательно. Рим. Африка. Несколько раз мы ездили вдвоем, мама и я, независимо оттого, куда в это время направляли папу. Париж...
— Я люблю Париж.
— Я тоже. Прекрасно побывать там в юности, — она улыбнулась. — Я была предоставлена самой себе, папа...
Она горестно вздохнула.
— Я провела год в Швеции, училась в шведской школе-интернате. Швеция — это опыт рассудительности. Нейтралитет, граничащий с безразличием, и в каждой семье армейский пулемет под кроватью главы семейства.
— Сколько тебе было, когда они удочерили тебя?
— Не меньше четырех — по крайней мере мы так считали. В Сайгоне в шестьдесят седьмом весь центр был в руинах. У монахинь была вера, но не было картотеки. Папа рассказывал, что когда они с мамой пришли в сиротский приют, то заметили ребенка, который стоял в стороне, сжимая кулаки.
Я была очень зла на него, у меня не было причин злиться на него, просто он был... Я никогда не могла забыть, что он, и мама тоже, хотя она оставила управление сразу после того, как они взяли меня, я имею в виду... что ЦРУ, черт возьми, что они начали войну, которая убила моих... моих настоящих родителей!
— Каждый несет свою долю ответственности...
— Я понимаю это, — сказала она. — Но то, что ты понимаешь умом, и то, что ты чувствуешь сердцем, и то, что по ночам нашептывает твой шкаф... это все приводит к такой путанице. Особенно когда ты молод. Ты можешь много всякого натворить. Наговорить всякой чепухи.
Она высморкалась в салфетку. Джон потягивал свой бурбон, давая Фонг отдохнуть от его внимательного взгляда.
— Он когда-нибудь рассказывал обо мне? — спросила она.
— Он никогда не терял бдительности, — сказал Джон, наблюдая за ней.
— Лучший комплимент для шпиона. Вы обожаете из всего делать секреты. Даже в США он оставался бульдогом-оперативником. А как насчет тебя? — помолчав, спросила она.
— Представитель при конгрессе, — ответил Джон.
— Думаешь, ФЛ купится на твою легенду? Мне нужна она. Мне нужно ее доверие.
— Я работал в оперативном отделе, — признался Джон.
— Политический консультант? Военный атташе? Шофер?
«Поступай по отношению к другим так, как ты хочешь, чтобы они поступали по отношению к тебе» — так всегда говорила его мать. Умение придумывать правдоподобную ложь было его профессиональной привычкой.
Правда. Ей необходима правда.
— Я был БП, — признался он. — Без официального прикрытия. Никак не связан с посольством. Шефы в центре знали, где я нахожусь, но во время выполнения задания я ни с кем не поддерживал контакта.
— Где ты бывал?
— Твой папа когда-нибудь рассказывал тебе, где и с каким заданием он был?
— Напрямую никогда. А теперь уже и не расскажет. Пожалуйста, — сказала она. — Я не выношу вежливой болтовни, я не хочу выслушивать ложь... На сегодня достаточно моих воспоминаний. Лучше расскажи что-нибудь о себе, чтобы скоротать время.
— На втором году обучения в колледже, — сказал Джон, — я увлекся изучением китайского и вступил в Американское общество будущих политиков. Они привезли нас в Вашингтон — три месяца в штате у сенатора, три месяца на стороне Белого дома. Мне понравился процесс осуществления власти, захотелось работать на переднем крае. К тому же мне надоела школа, хотелось...
— Спасти мир?
— Что-то вроде.
— Ну, за последние десятилетия этим никого не удивишь, — заметила она.
— Приятно услышать лестные слова в свой адрес.
Впервые он увидел ее улыбку.
— Ты не проходил подготовки на их базе?
— Нет. А чем ты занимаешься в Чикаго?
— Так, ничего важного, — сказала она.
— Я что-то сомневаюсь.
Она поглядела на него. Допила свой скотч. Джон подал знак официанту повторить, и она не протестовала.
— В Чикаго, — сказала она, — я работаю редактором в «Легал таймс», газете, ориентированной на юристов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108