Он слышал, как щелкнул запор на двери розовой спальни.
Джон вставил «В рай нелегально» в магнитофон, приглушил звук. Уселся на кушетку, просматривал, отматывал назад и включал ускоренный просмотр, пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло бы объяснить происходящее. Что это все значит, зачем...
...Ощущение опасности, сердце колотится: темная комната, телевизор включен.
Он погрузился в полудрему, снова и снова просматривая одну и ту же сцену. На экране обнаженная крашеная блондинка целовала грудь тощего мужика, спускаясь все ниже и ниже.
Часы на руке Джона показывали 1:02, В доме Фрэнка царила тишина, нарушаемая лишь тихим стоном, доносившимся из телевизора. Джон выключил видео и закрыл глаза.
Он не заметил, в каком месте закончились сны и начались кошмары.
Субботнее утро было достаточно снежным, чтобы припорошить крошечную лужайку перед стеклянной дверью черного хода.
Джон и Фонг сидели за столом. Первая малиновка, вернувшаяся с юга слишком рано, прыгала по траве, покрытой свежевыпавшим снегом. Джон заметил, что Фонг улыбнулась. Они в полном молчании пили кофе и читали утренние газеты.
По очереди приняли душ.
Затем просмотрели еще раз все «фильмы для взрослых», чтобы убедиться, что не пропустили никаких других секретов. На это ушло около пяти часов. Фонг расположилась на одном конце кушетки, Джон — на другом.
Ничего нового они не нашли.
— Не могу больше здесь сидеть, мне надо проветриться, — сказала Фонг, когда закончилась последняя кассета. — Ты будешь настаивать на том, чтобы пойти со мной?
— Нет.
Она надела пальто и перчатки. Обернулась и посмотрела на него.
— Должна я заставлять тебя идти со мной?
— Нет, если ты, конечно, доверяешь мне.
Она кивнула.
— Ты не хочешь пойти со мной?
Они взяли ее машину.
Слежки за ними вроде бы не было.
Фонг привезла его в дендрарий. Пагода возвышалась над рукотворным озером, покрытым тонкой корочкой льда.
— Летом сюда прилетают гуси, — сказала она, когда они оперлись на перила мостика и обозревали пустынные поля, недвижимую гладь озера. — Подо льдом тысячи серебряных карасей.
Опять пошел снег.
— Я любила своего отца.
— Я своего тоже.
— Тебя пугает мысль, что ты тоже умрешь?
Снежинки ложились на ее черные, как смоль, волосы.
— Нет, — ответил Джон. — Большие перемены, вот что пугает меня... Я вырос в таком месте. В белом доме с синей крышей, в американском городишке, в котором никогда ничего не меняется. До того, как телевидение сделало все места похожими друг на друга, это место было особенным. Земля так совершенна, и это что-то особенное. Там осталась моя тень. Когда умрет моя мать, это будет очень тяжело. И тогда этот дом перейдет к кому-нибудь чужому... тогда этот призрак исчезнет.
— И это пугает тебя?
— Тебе это кажется странным, да?
— Я не знаю, — сказала она. — Я росла везде. Или нигде, что то же самое. Мой дух всегда был в пути. Сайгон. Швейцария. Здесь. Сан-Франциско. То, что пугает меня, это...
— Попасть в ловушку.
— Это твои слова.
В ее сумочке лежала видеокассета. Пистолет был спрятан под пальто.
Они пообедали в рыбном ресторанчике. Джон расплатился наличными: нельзя оставлять след ни в одном компьютере.
Вернулись домой. Она сказала, что хочет опять принять душ. Подождав, пока закроется дверь ванной и зашумит вода, Джон вновь набрал номер старой дамы в Балтиморе.
Молчание.
Фонг спустилась вниз. На ней были джинсы и свитер.
— Не обижайся, — сказала она, — но сейчас у меня нет желания сидеть здесь с тобой и смотреть все это.
Она кивнула на груду видеокассет на кофейном столике. Поднялась к себе наверх. Через час она вернулась. Джон сидел на кушетке, делая вид, что поглощен чтением истории президентских скандалов, позаимствованной им с книжной полки. Он настроил радиоприемник на волну классической станции.
— Я не могу сидеть в своей комнате, как в клетке, — сказала она.
Мокрый снег падал на лужайку. Дорожки были мокрыми.
— У меня есть идея, — сказал Джон, вспомнив, что он прочитал в сегодняшней «Вашингтон пост».
Он включил телевизор.
— Не надо, — сказала Фонг.
— Доверься мне, — ответил он. — Думай об этом как об интенсивной терапии.
На экране замелькали кадры черно-белой комедии, снятой во времена, когда ни она, ни он еще не родились.
— Не понимаю, что такого в этих братьях Маркс, — сказала она.
— Я тоже никогда не был без ума от них.
— Это глупо.
— Нелепо.
Она сидела на кушетке в своем углу, он — в своем. Минута бежала за минутой.
Двойники столкнулись лицом к лицу в дверном проеме, один пытался обмануть другого, притворяясь его отражением в зеркале.
Джон и Фонг рассмеялись.
Когда фильм кончился, она поблагодарила его, пожелала спокойной ночи.
Заперлась в своей спальне.
В 11:14 Джон попытался дозвониться до Балтимора.
Никто не отвечал.
В ночи за окном падал снег.
Воскресное утро, старая леди из дома напротив застала Джона в момент, когда он забирал «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». На его вежливое «с добрым утром» она лишь хлопнула дверью.
Джон приготовил яичницу, Фонг сварила кофе, он сделал тосты, она поджарила бекон в микроволновой печке.
Они уселись за столом рядом со стеклянной дверью черного хода, ели и читали семь фунтов газет. Солнце пыталось растопить снег на улице, по радио передавали Моцарта.
Когда она принялась за «Нью-Йорк таймс», он пошел в душ.
Восемнадцать минут спустя он спускался вниз по ступенькам. По радио исполняли Шопена. Газеты покрывали весь обеденный стол.
— Фонг, — позвал Джон.
Грязные тарелки на кухне.
— Где ты?
Диктор объявил, что наступил полдень.
В гостиной никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108