Я так много впитал из литературы, из радиопо
становок и телевизора, что мог бы вполне обойтись без сочинительства.
Но сочинять самому оказалось гораздо приятнее.
Своего рода наркотик. Оно лилось из меня, а слушатели замирали с раскрыты
ми ртами. Я способен был их удерживать часами, на ходу выдумывая байки о во
лшебных лесных жителях и таинственных приключениях подземных карликов
и космических рейнджеров. Среди персонала больницы не нашлось толковог
о психолога, который бы задался вопросом, как это возможно, чтобы по тридц
ать человек, детей и взрослых, часами, как приклеенные, слушали мальчишку-
инвалида. Больные являлись даже с других отделений. Их не выгоняли, потом
у что так всем было удобно.
Почти всем. Кроме сучки Марины. О ней чуть позже.
Но один из молодых докторов записал мои байки на кассету, целых полтора ч
аса почти бессвязной сказочной ерунды. Потом эта кассета сыграла роль, е
ще какую. Благодаря незнакомому аспиранту я вплотную познакомился с Фон
дом.
Куколке, конечно, пришлось немало страдать, это верно. Но она родилась и вы
росла в стране, где люди в городах не знают, как это Ч посреди зимы оказат
ься без отопления и горячей воды. И уж тем более, она никогда не жила с трем
я алкоголичками на пятнадцати квадратных метрах. И не делила десятиметр
овую палату с двумя малолетними дебилами. Она не знает, каково это, когда в
палате постоянно разит мочой, несвежим бельем и рвотой из туалета по сос
едству, когда ниже этажом круглые сутки вопят и стонут, а дизельный грузо
вик разгружается дважды за день прямо под твоим окном, и после него стано
вится невозможно дышать. И Дженне не приходилось иметь дело с нашими сан
итарками.
Например, с такой стервой, как Марина.
Но, если вдуматься, Марине я многим обязан. В конечном счете, я обязан ей те
м, что переехал в Америку. А первое время, когда мы с ней схлестнулись, я рыд
ал оттого, что не могу перегрызть ей горло.
Да, было и такое. Сейчас мне смешно вспоминать, как я бесился. Эта химера ст
ала первым человеком, кого мне осознанно захотелось убить.
Мне исполнилось девять лет, когда ее определили в наше отделение. Скорее
всего, ее выгнали из другой больницы. Я не встречал за свою короткую жизнь
более вредного и злопамятного существа. Наверное, внутри она была глубок
о несчастна, но такое чувство, как жалость к посторонним, посетило меня со
всем недавно. А восемь лет назад я мог пожалеть разве что маму и бабушку.
Марина отличалась неприятной бесформенной полнотой, ходила вразвалку
и непрерывно что-то жевала. Общаясь с врачами, неизменно смотрела в сторо
ну. Нельзя сказать, что она ненавидела больных. Настоящая ненависть Ч сл
ишком сильное чувство для злобной дворняжки. Ее выпуклая лоснящаяся рож
а излучала единственный усталый вопрос: «Когда же, наконец, вы все передо
хнете, маленькие проклятые ублюдки?»
Так что ненависть тут ни при чем. Обычная брезгливая неприязнь.
Марина питалась в столовой с сестрами, но ухитрялась урвать из пайков, пр
едназначенных для больных. Нет, она, конечно, ни у кого не отбирала пищу. Пр
осто многие игнорировали ужин или просыпали завтрак, а она приносила с с
обой кастрюльку с крышкой. Не знаю, кого она подкармливала, возможно, соба
ку. Детей у нее не было, это я разведал наверняка, у другой нянечки. Впрочем,
такая стерва вряд ли могла полюбить и животное.
Все, что она делала, оборачивалось на зло нам. После влажной уборки мои кни
ги, как бы невзначай, оказывались на высоком подоконнике, откуда сам я их д
остать не мог. Завтрак в ее смену приезжал едва теплый, а сменное белье поч
ему-то сырое. Если кто-то из малышей по соседству начинал плакать, она мог
ла часами листать журнал под лампой в коридоре. Утром она подолгу не выно
сила ночные горшки за теми, кто способен был сам осуществить туалет. Что к
асается нас, лежачих, то меня передергивает при одном воспоминании. Она н
е била нас, Боже упаси, но, встречаясь с ней глазами, хотелось заткнуться и
ни о чем больше не просить. Сестер не хватало, а санитарок Ч и подавно. Мар
ина прекрасно сознавала, что ее не выгонят. Зарплата позволяла ей спать п
осреди рабочего дня.
Она стала моим личным врагом после того, как обидела Арика. Арик в палате б
ыл самый младший, года четыре. Он все понимал, но почти не говорил, в лучшем
случае его можно было раскрутить на «да» и «нет». Его родители жили далек
о в области, километров за триста, и могли посещать сына только по выходны
м. И то не всегда. Потому что у них росла еще маленькая дочка. Бабушка Настя,
наша добрая санитарка, сказала мне как-то, что родители Арика специально
завели еще ребенка, чтобы не сойти с ума.
Например, как моя мамочка.
Арик поступил к нам в период какого-то обострения. Когда он не плакал, то м
олчал, уставившись в одну точку. Очень боялся обходов и при первом появле
нии белых халатов начинал голосить. Успокоить его было крайне непросто.
Надо отметить, что по сравнению со мной он выглядел настоящим богатырем;
у него сохранялась подвижность всех конечностей. Вся его незамысловата
я больничная жизнь подчинялась единому ритму Ч дождаться воскресенья,
когда приедет мама. Если его мама по какой-то причине не приезжала, с ним с
лучался тихий или громкий припадок. Арик начинал хныкать в воскресенье,
уже часов с двух, а к ночи хныканье превращалось в протяжные рыдания. Ни я,
ни наш третий сосед нормально спать уже не могли.
И как-то случилось, что мама Арика не приехала две недели подряд. И на втор
ое воскресенье упало дежурство Марины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113