Конечно, мне, как и всем прочим, полагался своевремен
ный отбой. Но ведь я отличался от прочих. Я помогал студентам с курсовыми р
аботами, и не потому, что в одиннадцать лет глубоко разбирался в медицине.
Просто моя память удерживала колоссальные объемы непонятных текстов. Л
ишь не так давно, буквально в прошлом году, я научился избавляться от лишн
ей информации. Все эти годы через мой мозг катилась лавина и порядочно за
соряла серые клетки.
Теперь-то я умею фильтровать…
Зато благодаря паутине я прочитал то, что мне не могли достать в библиоте
ках. Я прочитал достаточно, чтобы понять: невзирая на всеобщее плаксивое
умиленье я навсегда останусь лишь забавным экспонатом.
А я хотел работать. Да, да, не только жить, но и работать. В сети я отыскал мно
жество возможностей для заработка, но проблема лежала в другой плоскост
и. Официально, по документам, я еще ребенок. Я не правоспособен. У меня нет и
еще долго не будет стоящей профессии. Программирование? На это уйдут год
ы, и окончательно сядет зрение, и без того слабое. Я просто могу не дожить д
о момента, когда мной заинтересуется солидная фирма. Но лишь в солидной ф
ирме я мог рассчитывать заработать денег на лечение за рубежом.
Благодаря Интернету я отбросил всяческие сомнения. Мне отчаянно необхо
димо было заявить о себе, сделать так, чтобы меня забрали в заграничный ме
дицинский центр. Вероятно, в Москве работали врачи не хуже заграничных, н
о они не владели и десятой долей средств, необходимых для реабилитации т
аких уродов, как я. Я уже знал, сколько стоит импортное кресло с аккумулято
рами и телескопическим управлением. Я догадывался, что никакой фонд не в
ыделит мне в столице квартиру на первом этаже со специально оборудованн
ым туалетом и выездом.
Но я ведь, черт подери, был гораздо умнее прочих пациентов. И я хотел вырва
ться. Ходить мне не суждено, это очевидно. Но чего-то я в жизни сумею добить
ся, если пойду на качественный прорыв.
Я помню, как лежал глубокой ночью и пялился в потолок. Я спрашивал себя, чт
о я, на самом деле, собой представляю. Хорошая память? Приятно, но никому не
нужно. Пять языков? И без меня достаточно переводчиков, а карьера репетит
ора меня не вдохновляла. Читаю детишкам сказки собственного сочинения?

Чушь. Строго говоря, я походил на процессор без монитора и клавиатуры. Кол
оссальная мощность с нулевым КПД. Я двигался в неверном направлении, а ес
ли взглянуть правде в глаза, то кружил на месте.
Я честно спросил себя, что я, на самом деле, умею такого, что могло бы принес
ти мне независимость, деньги и превосходное медицинское обслуживание. И
не осмелился себе признаться.
В то время я не знал, что мной уже интересуются. Люди из Фонда прокручивали
пленки с записями моей болтовни. О гномах и драконах. О вирусах с упавшей
кометы и плотоядных деревьях с Венеры.
Эти парни кое-что засекли. Они держали след не хуже натасканных гончих.
Они решили познакомиться со мной поближе.

5. РУДИМЕНТ

Питер, знаешь, какое мое самое первое воспоминание?
Игла.
Что помнят нормальные дети? Улыбку матери, наверное. Или как они играли в м
анеже. Сложно сказать, я не помню, чтобы начинала с обыкновенных игрушек. М
оими первыми игрушками были всевозможные предметы совсем из другой обл
асти.
Я помню иглу, потому что с нее началась боль. Не так давно я спросила мамоч
ку: какое право вы имели так мучить ребенка? Может, у меня из-за вас теперь н
еизлечимый невроз? Вот ты, Питер, прочитал мне столько захватывающего пр
о неврозы и другие отклонения, что я поверила. У меня невроз, связанный с д
етскими комплексами. Но что мне не грозит, так это комплекс про того древн
его парня, который убил отца. Ты так здорово рассказывал, а я опять позабыл
а…
Они тыкали мне в руку иголкой, чтобы определить скорость отторжения инор
одного тела и скорость регенерации сосудов. Очень красиво, не правда ли? С
ловно речь идет о крысе…
Мне, наверное, годика три или три с половиной. Мама отвлекает меня какой-т
о яркой игрушкой, говорит что-то вымученно-веселое, в то время как двое, за
занавеской, занимаются моей онемевшей рукой. Страх номер один в моей жиз
ни Ч люди в марлевых масках. Их глаза Ч словно пара донных рыб, что обита
ют на страшной глубине. Они плавают в сумрачном, сдавленном пространстве
, они живут отдельной, равнодушной жизнью между надвинутыми на лоб шапоч
ками и повязкой, закрывающей рот и нос. Они еще не начали ничего делать, а я
уже стонала или подвывала. Каким-то образом я ухитрялась не разреветься.
Ты представляешь, Питер, я не хотела, чтобы мама почувствовала себя нелов
ко из-за того, что я такая плакса!..
Я же не знала тогда, что мамочка с ними заодно.
Они мне не делали больно. Я бы запомнила, если бы было очень болезненно. И в
последствии процедуры, подобные этой, происходили неоднократно. В после
дние годы я уже перестала обращать внимание…
Мама крутила у меня перед носом каким-то идиотским котенком, или слоненк
ом. Я отлично его запомнила: у зверя были выпученные глаза, словно ему врез
али между ног, или он подавился рыбной костью. Ума не приложу, кто придумыв
ает такие игрушки, что ребенок может испугаться в темноте!
Ч Смотри-ка, Бобби говорит Дженне «Приветик!» Ч отвлекала меня мамочка
. А я все равно постанывала, потому что за белой простынкой шевелились две
тени в масках. Они меня привязали к столу, такой огромный стол, как в Голуб
ой перевязочной, и прямо над головой висела шестиглазая лампа.
Я чувствовала, как они трогали мою руку, привязанную отдельно, а затем поя
влялась игла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113