Ты страдал, а я, как могла, тебя
лечила.
- Тогда в меня попала пуля.
Она вздохнула, а потом сказала задумчиво:
- Знаешь, это для меня тоже как пуля.
- Ты тоже страдаешь.
- Я страдаю, потому что тебе тяжело, а ты - потому что в тебя попали. Есть
разница? И вообще,- решительно добавила она, тут же покраснев,- если бы я,
например, в кого-нибудь влюбилась, ты что, вел бы себя иначе? Ты, палач,
кровосос, кобель, мне бы не помог?
- Не знаю,- сказал я.
- Зато я знаю. Я тебя знаю лучше их всех, и даже лучше, чем ты сам. И
знаешь, почему?
- Почему?
- Потому что я очень послушная. Ты со мной самый неискаженный.
Она подождала еще секунду, потом ободряюще улыбнулась и встала. Пошла в
столовую, к телефону.
Щелк... щелк-щелк кнопочками.
- Стася? Здравствуйте, это... узнали? Ну, разумеется... А? Не может быть!
Спаси-ибо... Нет-нет, право, я не могу, лучше себе оставьте, вам нужнее.
Ах, гонорар подоспел крупный. Вышла подборка? Поздравляю, от всей души
поздравляю. От Саши ничего, но вот сейчас заходил его начальник, сказал,
что его перевели на долечивание в санаторий, куда-то на Кавказ. Ох, правда.
Я тоже соскучилась. Лучше бы сюда, мы бы его быстрее вылечили. Как вы-то
себя чувствуете? - послушала, потом засмеялась вдруг.- Да не волнуйтесь
так, это же обычное дело. Я когда Поленьку ждала...
Я встал и прикрыл дверь. Сестренки, похоже, завелись надолго.
За окном собирался дождь; плоская, беспросветная пелена небес совсем
набухла влагой. Два сиреневых кустика в углу двора потемнели и понурились.
Под одним, напряженно приподняв переднюю лапу, каменел Тимотеус с хищно
поднятым вверх лицом - наверное, стерег какого-нибудь воробья на ветке,
невидимого отсюда.
Как не хочется уезжать!
Дверь творилась, и я обернулся.
- Минут через сорок будет здесь.
Я молча кивнул. Нет таких слов.
- Знаешь, Саша,- виновато сказала она,- что я подумала? Тебе виднее
конечно, но если она придет, а я вскоре уйду одна, со стороны это может
выглядеть странно и ... Подозрительно. Ты только не думай, что я ищу
предлог остаться и... - запнулась - Если ты действительно опасаешься
каких-то наблюдателей.
- Есть такая вероятность.
- Я тогда встречу ее и просто забьюсь куда-нибудь подальше, в хозяйственный
флигель, например. А потом, когда вы... когда уже можно будет, ты меня
оттуда вынешь.
Я подошел к ней, положил ей ладони на бедра и чуть притянул к себе.
Некоторое время молча смотрел в глаза. на не отвела взгляд. Лишь снова
покраснела.
- Я обожаю тебя, Лиза.
Она улыбнулась.
- А мне только этого и надо.
4
Когда раздался звонок, открывать пошла Лиза. Я так и сидел, как таракан, в
алой гостиной, боясь днем даже ходить мимо окон, выходящих на улицу; бог
знает, кто мог засесть, скажем, в слуховом окне на крыше дома напротив с
биноклем или, например, детектором, подслушивающим разговор по вибрации
оконных стекол. Ерунда какая-то, скоро от собственной тени шарахаться начну
- а рисковать нельзя, раз уж взялись маскироваться.
Из прихожей донеслись два оживленных женских голоса, на лестнице
заслышались шаги, и сердце у меня опять, будто я все еще лежал на
больничной койке, заколотило, как боксер в грушу; короткая бешеная серия
ударов и пауза, еще серия и еще пауза... Ведь я Стасю с той поры не видел и
не слышал.
Они вошли. Стася, увидев меня, окаменела.
- Ты...
- Я.
Да, по фигуре уже было заметно.
Она поняла мой взгляд и опустила глаза. Потом резко обернулась к Лизе:
- Отчего же вы мне не сказали?
- У Саши спросите,- улыбаясь, пожала плечами Лиза.- Каких-то Бармалеев наш
муж боится.
Она снова уставилась на меня.
- Опять что-то случилось?
- Нет. Надеюсь, и не случится.
- Ну, вы беседуйте,- сказала Лиза,- а я пойду распоряжусь насчет обеда. Вы
ведь пообедаете с нами, Стася, не так ли? И сама прослежу, чтобы все было
на высшем уровне. Редкий гость в доме,- повелитель - нельзя ударить лицом в
грязь. Стася, я надолго.
Она вышла и плотно затворила дверь.
- Вы просто идеальная пара,- произнесла Стася, помолчав. Мы так и стояли
неловко: я посреди комнаты, она у самой двери.- По моему, вы органически не
способны обидеться или рассердиться друг на друга...
Я усмехнулся.
- Я от тебя тоже готова снести все, что угодно, лишь бы остаться вместе -
но иногда, сама того не замечая, начинаю злиться. А ты к этому не привык в
своей оранжерее - сразу замыкаешься, отодвигаешь меня и готов сбыть кому
угодно. Угораздило же меня!
- Жалеешь?
Она взглянула чуть исподлобья.
- Я? Нисколько. Ей - сочувствую. Тебя мне ничуть не жалко, а себя - и
подавно.
- Садись, Стася,- я показал на диван, возле которого стоял.
Она уселась на один из стульев у двери, подальше от меня. Ее и отодвигать
не надо было - сама отодвигалась. Я нерешительно постоял мгновение, потом
сел подальше от нее.
- Когда ты вернулся?
- Вчера.
- Надолго?
- На пол-сегодня. В семь отходит мой корабль.
- Корабль... Что вообще происходит?
Я открыл было рот, но холодный скользкий червячок крутнулся вновь. Молчи,
она ведь даже не спрашивает, куда ты едешь! Додавливая гада, я старательно
проговорил:
- Плыву в Стокгольм, в архив Социнтерна. И даже под чужим именем. Чернышов
Алексей Никодимович, корреспондент "Правды".
Я глубоко вздохнул, переводя дух от этого смехотворного для нормальных
людей подвига - но слышал бы меня Ламсдорф! ведь я разом перечеркнул
многодневные усилия многих людей, старавшихся обеспечить максимально
возможную безопасность моему делу и моему телу! - я на выдохе вдруг
попросил, сам не ожидая от себя этих слов:
- Только не говори никому.
- Да уж разумеется! - выпалила она.- Хватит с меня сцены, которую ты
устроил перед отлетом в Симбирск!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81