Вячеслав Рыбаков
Гравилет "ЦЕСАРЕВИЧ"
роман
Отец не почувствовал запаха ада и
выпустил Дьявола в мир.
Альфред Гаусгоффер, Моабит, 1944
Сагурамо
1
Упругая громада теплого ветра неторопливо катилась нам навстречу. Все
сверкало, словно ликуя: синее небо, лесистые гряды холмов, разлетающиеся в
дымчатую даль, светло-зеленые ленты двух рек далеко внизу, игрушечная,
угловато-парящая островерхая глыба царственного Светицховели. И - тишина.
Живая тишина. Только посвистывает в ушах напоенный сладким дурманом дрока
простор, да порывисто всплескивает, волнуясь от порывов ветра, длинное
белое платье Стаси.
- Какая красота,- потрясенно сказала Стася,- Боже, какая красота! Здесь
можно стоять часами...
Ираклий удовлетворенно хмыкнул себе в бороду. Стася обернулась, бережно
провела кончиками пальцев по грубой, желтовато-охристой стене храма.
- Теплая...
- Солнце,- сказал я.
- Солнце... А в Петербурге сейчас дождь, ветер,- снова приласкала стену.-
Полторы тысячи лет стоит и греется тут.
- Несколько раз он был сильно порушен,- сказал Ираклий честно. - Персы,
арабы... Но мы отстраивали,- и в голосе его прозвучала та же гордость, что
и в сдержанном хмыке минуту назад, словно он сам, со своими ближайшими
сподвижниками, отстраивал эти красоты, намечал витиеватые росчерки рек,
расставлял гористый частокол по?Р левому берегу Куры.
- Ираклий Георгиевич, а правда, что высота храма Джвари,- и она опять,
привечая крупно каменную шершавую стену уже как старого друга, провела по
ней ладонью,- относится к высоте горы, на которой он стоит, как голова
человека к его туловищу? Я где-то читала, что именно поэтому он смотрится
так гармонично с любой точки долины.
- Не измерял, Станислава Соломоновна,- с достоинством ответил Ираклий.-
Искусствоведы утверждают, что так.
Она чуть кивнула, снова уже глядя вдаль, и шагнула вперед, рывком потянув
за собою почти черное на залитой солнцем брусчатке пятно своей кургузой
тени. "Осто!..." - вырвалось у меня, но я вовремя осекся. Если бы я успел
сказать "Осторожнее!", или, тем более, "Осторожнее, Стася!", она вполне
могла подойти к самому краю?Р обрыва и поболтать ножкой над трехсотметровой
бездной. Быть может, даже прыгнула бы, кто знает.
- Ираклий Георгиевич,- не оборачиваясь к нам, она показала рукой вправо,
вверх по течению реки Арагви,- а во-он там, за излучиной... какие-то руины,
да?
- Развалины крепости Бебрисцихе. Там очень красиво, Станислава Соломоновна.
И просто половодье столь любимого вами дрока, воздух медовый. Туда мы тоже
обязательно съездим, но в другой раз. После обеда, или даже завтра.
- Вряд ли после обеда,- подал голос я,- Стася все-таки с дороги.
К Джвари мы заехали по пути с аэродрома.
Стася обернулась и чуть исподлобья взглянула на меня широко открытыми,
удивленными глазами.
- Я ничуть не устала.
Отвернувшись, добавила небрежно:
- Разве что на вторую половину дня у тебя иные виды...
И снова, как все чаще и чаще в последние недели, я почувствовал себя словно
в тысяче верст от нее.
Она неторопливо шла вдоль края площадки; мы, волей-неволей, за нею.
- И совсем они не шумят, сливаясь.- проговорила она, глядя вниз.- И не
обнимаются. Обнимаются вот так,- она мимолетно показала. Угловатыми змеями
взлетели руки, сама изогнулась, запрокинулась пружинисто - и у меня сердце
захолонуло, тело помнило.- А эти мирно, без звука, без малейшего всплеска
входят друг в друга. Как пожилые, весь век верные друг другу супруги.
Странно он видел...
- И монастырем Джвари не был никогда,- Чуть улыбаясь, добавил Ираклий.
- Поэту понадобилось,- значит он прав,- сразу ответила Стася, не замечая,
что атакует не столько реплику Ираклия, сколько предыдущую свою.- Если поэт
в придорожном камне увидел ужин - он сделает из него ужин, будьте спокойны.
- Но ведь ужин будет бумажный, Станислава Соломоновна!
- Один этот бумажный переживет тысячу мясных.
С веселой снисходительностью Ираклий развел руками, признавая свое
поражение - как если бы в тупик его поставил ребенок доводом вроде "Но ведь
феи всегда поспевают вовремя".
- Велеть сегодня разве бумажное сациви,- задумчиво проговорил он затем,-
бумажное ахашени...- и подмигнул мне.
Стася, шедшая на шаг впереди, даже не обернулась. Ираклий чуть смущенно
огладил бороду.
- Впрочем, боюсь, мой повар меня не поймет,- пробормотал он.
Как-то не так начинается эта долгожданная неделя, подумал я. Эта солнечная,
эта свободная, эта беззаботная... Я прилетел вчера вечером, и мы с Ираклием
почти не спали: болтали, смеялись, потягивали молодое вино и считали
звезды, а я еще и часы считал - а утром гнали от Сагурамо к аэродрому, и я
считал уже минуты, и говорил: "Вот сейчас Стаська элеронами зашевелила",
"Вот сейчас она шасси выпустила"; Ираклий же, барственно развалившись на
сиденье и одной рукой небрежно покачивая баранку, хохотал от души и
свободной рукой изображал все эти воздухоплавательные эволюции. И вот поди
ж ты - пикировка. Ираклий, видно, тоже ощущал натянутость.
- Я думаю иногда,- сказал он, явно стараясь снять напряжение и разговорить
Стасю,- что российская культура прошлого века много потеряла бы без
Кавказа. Отстриги - такая рана возникнет... Кровью истечет.
- Не истечет,- небрежно ответила Стася,- Мицкевич, например, останется, как
был. Его мало волновали пальмы и газаваты.
- Ах, ну разве что Мицкевич,- с утрированно просветленным видом закивал
Ираклий. Чувствовалось, его задело.- Как это я забыл!
- Конечно, в плоть и кровь вошло,- примирительно сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81