- Узнаешь?
- Узнавать - дело ваше...
- Ладно, будем мотыляться с опознанием...
Все пять свидетелей, со слов которых составлялся фоторобот, практически без
колебаний указали на Цына, затерявшегося среди шести работников
полицейского управления, приблизительно схожих с Беней по внешности и
комплекции.
- Ну?
- Вы на меня смотрите - они на меня и показывают.
- Улетал ты, Беня, отсюда, кассир тебя узнал.
- А я этого и не скрываю...
Я перевел взгляд на модные Бенины туфли. Оперативники срисовали их еще в
гравилете.
- Тапочки у тебя клевые,- я сунул Цыну под нос фотографию отпечатка следа с
почвы скверика, где произошло покушение.- Рисуночек, видишь, точь-в-точь
как за кустом, где убийца прятался.
Цын совсем заскучал. На отпечаток глянул мельком, опустил глаза. Когда
заговорил, в голосе была гордая безнадежность -умираю, но не сдаюсь.
- Какой убийца? Не понимаю я вас... А тапочки я в здешнем магазине покупал,
днями. Там за прилавком коробок сто стояло.
- Горбатого лепишь, Беня. Тапочки шанхайские, модельные, здесь таких и не
видывали.
Он уж не нашелся, то ответить. Глядел на пол и отчаянно тосковал.
- Ну, хорошо. Трех часов полета, я смотрю, тебе мало показалось. Посиди
теперь в КПЗ, еще часика три подумай,- я сделал вид, что тяну палец к
кнопке вызова конвойного.
- А ордерок, извините, у вас имеется? - уныло спросил он.
- Да что ж ты дурика из меня делаешь? Для задержания на сутки никаких
ордеров не требуется.
- А потом,- осторожно спросил Беня. Какая-то странная это была
осторожность. Опасливость даже.
- А потом,- вдохновенно пустил я пробный шар,- если не получится у нас
задушевной беседы, отпущу тебя на все четыре стороны.
И тут он совсем допустил слабину. Моргнул. Сглотнул. Вазомоторика, беда с
нею всем на свете цынам.
- Прямо здесь?!
Он боялся выходить на улицу.
н попал в какой-то переплет. И убийство он брать на себя не хотел, и на
волю здесь, в Симбирске, его тоже, мягко говоря, не тянуло. Драпал он явно
не от нас.
- А где же? - простодушно спросил я.
- Где хватали, туда и отвезите,- с нахальством отчаяния пробормотал он.-
Что ж мне - второй раз на билет тратиться? У меня башли не казенные...
- Ну, знаешь, сегодня ты какой-то совсем нелепый,- ответил я.- А кстати,
что ты на Сахалине делать собрался?
- На Монерон С аквалангом! - плаксиво выкрикнул он.
- Да, там говорят, красиво... Гроты... Что же сделаешь. Если взяли мы тебя
понапрасну - полицейский гравилет, конечно, гонять туда не станем еще раз,
но по справедливости скинемся с майором тебе на билет. А уж остальное -
сам. И на вокзал сам, и в кассу сам...
Он угрюмо молчал. Ох, скушно ему было, ох, страшно!
И тут допустил слабину я. Солгал. Очень редко я такими прихватцами
пользуюсь - грубо это, делу, в конечном счете, может скорее повредить,
нежели помочь, и как-то даже неспортивно. Всегда неприятный осадок остается
на душе. Будто сам себя, своею волей, уровнял со шпаной. Но Беня буквально
напрашивался. Он созрел, надо было дожать чуть-чуть. Нет - так он просто
плюнет на меня, как на вруна и провокатора, и будет прав, а я получу по
заслугам. И придется впрямь отпускать его на улицу, куда он так не хочет -
и, видимо, не хочет неспроста; так лучше его от этой улицы хоть так
поберечь. Я вызвал конвойного. И Усольцев уже кусал губу, с досадой и
непониманием косясь в мою сторону. И Цын уже встал, сутулясь, и повернулся
к двери, чтобы идти. И тут я доверительно сказал ему в спину:
- Но ведь, Беня, и патриарх тебя признал.
Он стремительно обернулся ко мне.
- Так он живой?!
Усольцев не выдержал - захохотал от души и даже прихлопнул себя обеими
руками по ляжкам. Беня растерянно уставился на него, потом опять на меня;
широкое лицо его стало пунцовым.
- Живой, Беня, живой. Честное слово. Что ж ты себя так пугаешь? Нет на тебе
мокряка. Садись-ка сюда сызнова, и будем разговаривать по-настоящему.
Он решительно шагнул назад. Взглядом я отослал конвойного. Беня уселся.
- А ежели по-настоящему,- сказал он, всерьез волнуясь,- если по
настоящему... Он же все врет! Демагог! Поет сладкие песни, всех со всеми
как бы мирить пытается - а сам личной власти хочет, диктатуры! Вот, мол, я
самый добрый, самый правильный, без меня вы - никуда. Слушайтесь! А для
меня это просто невыносимо, я ж в молодости сам коммунизмом увлекался, чуть
обет не дал... Вовремя скумекал, что вранье это все, просто так вот дурят
народ.
Я откинулся на спинку стула. Я был ошеломлен: чего угодно ожидал, только не
этого. Словно паук вдруг закукарекал из своей паутины.
- А портфельчик этот? -горячился Беня. Он не играл, не придуривался -
чувствовалось, что его прорвало и говорит он о наболевшем, о сокровенном, о
том, чем и поделиться-то ему было не с кем доселе.- Я никак понять не мог,
чего он все время с портфельчиком ходит. А третьего дня на меня как
откровение какое накатило: там же деньги, ценности. Сосет, вымогает каждый
день у рядовых коммунистов - как бы пожертвования всякие, на нужды, на
фонды научные и всякие программы... а сам потихоньку, по вечерам, когда все
уж разойдутся, домой перетаскивает! А там - то ли под яблоньку до лучших
дней, то ли в Швейцарию как-то переправляет, на случай
загранкомандировок...
- Беня,- сказал я, слегка придя в себя. Глянул на Усольцева: тот тоже сидел
в обалдении.- Беня, дружище, да в своем ли ты уме? Откуда-ты слов-то этих
набрался: демагог, диктатура, рядовые коммунисты... загранкомандировки...
Кто тебе напел?
- Верьте слову,- убежденно ответил он.- Так и есть. Сам понял.
- И когда же ты это понял?
- Кумекать-то я уже давно начал... уже неделю здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81