Очнувшись, долго лежал и не мог понять, что жив. Тела он не чувствовал — от общей контузии. Жизнь теплилась только в затуманенном мозгу. Мучила жажда, невыносимая. Видно, она-то и заставила очнуться, а потом ползти.
Как же все это было? Унжаков помнит, как днем их взвод вышел к хутору Дубовому недалеко от казачьей станицы Сиротинская, где уже хозяйничали гитлеровцы. Командир — младший лейтенант Василий Кочетков, весельчак и непоседа Вася Кочеток, как его звали ребя^ та,— приказал занимать оборону на высоте перед хуто-У ром. Осмотревшись вокруг, он с несвойственной ему суровостью сказал:
— Ройте, ребята, в полный профиль, закапывайтесь поглубже.— Немного помолчав, тихо добавил: — Соседей у нас ни слева, ни справа.— И глаза его черные недобро сузились.
На юго-восток невидимая отсюда Сиротинская. За спиной у кочетковцев ровная, выжженная зноем степь и узкая полоска прибрежного леса. На него вся надежда. Там укрылись наши «боги войны». Два дня они вели жесточайший бой с танками. Гитлеровцы здесь не вышли к Дону, но и от артиллеристов осталось... Так что надеяться особенно не на кого.
Едва успели окопаться и сходить в овраг за водой, как из лощины, которая была перед высотой, донесся шум. Все шестнадцать без команды заняли места. Рядом с Унжаковым оказались друзья-свердловчане Иван Федосимов и Алексей Двоеглазов. Высокий и тощий как жердь Михаил Степаненко окопался справа. Геннадий осмотрелся. Позицию их лейтенант выбрал отличную. С холма хорошо просматривалась вся дорога к селу и лощина. Дальше шли глубокие овраги — по ним накрепко заняли оборону наши. За тыл можно не бояться.
— А фланги? — обожгло Геннадия, и он тревожно посмотрел в сторону Алексея Двоеглазова.
— А что фланги? — пробасил тот.— Их надо прикрывать самим.
Только успел Унжаков перекинуться словом с соседом, как показались гитлеровцы. Шли во весь рост, не боясь засады. Фашисты уже во многих местах форсировали Дон и здесь, на правом берегу реки, не ожидали встретить серьезное сопротивление. Они спешили. Успех прорыва передовых частей через Дон придавал им наглости. Теперь они часто шли вот так, вызывающе, как будто их уже никто и ничто не могло остановить. Унжаков видел, как Кочетков, чуть высунув из окопа голову в сбитой набок каске, схватил за руку лежавшего у пулемета Владимира Меркурьева. Тот, видно, готов был стрелять, а Василий считал, что надо еще немного выждать. После переправы через Дон уже здесь, на правом берегу, кочетковцы потеряли половину своего взвода, и это научило их многому.
Звонко ударила очередь пулемета Меркурьева, зачастили одиночные выстрелы, и тут же дружно отозвались автоматчики. Вышло внезапно, напористо. Редкие кустики скрывали позиции кочетковцев, и первая цепь фашистов была расстреляна почти в упор. Оставив на склоне холма более десятка трупов, они откатились в лощину. Даже как следует не обстреляли наши окопы.
- Сейчас полезут по-настоящему! — прокричал Кочетков. И в его цыганских глазах вновь запрыгали озорные огоньки.— Готовьтесь, комсомольцы!
Его взвод был комсомольским, и даже теперь, когда в нем оставалось меньше личного состава, двенадцать — комсомольцы.
«Начнут обрабатывать высоту из минометов,— поду-ал Геннадий,— а потом двинут еще раз. Силу свою они здесь чувствуют — прут с ходу».
И действительно, ударили из ротных минометов — тяжелые, видно, подвезти не успели. Но это не страшно — нырнул в окоп, прижался к стене, и только прямое попадание накрыть тебя может. Но попробуй попади, если окоп от окопа в сорока — пятидесяти метрах. Бросали мины на высоту негусто и недолго: видно, спешили до темноты проскочить и этот участок, чтобы войти в тыл нашей обороне по оврагам.
Скоро фашисты пошли в атаку снова.
— Не меньше роты,— определил Унжаков, глядя, как с двух флангов короткими перебежками продвигаются гитлеровцы.
Сколько продолжался этот бой, не помнит. Но, когда стрельба стихла, перед их окопами осталось уже несколько десятков серо-зеленых холмиков.
Михаил Степаненко, высунувшись по пояс из окопа, прокричал в сторону лощины:
— Что, съели, гады! Теперь вы у меня до утра сюда не сунетесь!
Наступила тревожная ночь.
Никто, конечно, не сомкнул глаз. Да и дел было много. Хоронили двух товарищей, четверо были ранены. А Кочетков приказал рыть траншеи на флангах и соединить их с основными окопами, подготовить перед линией обороны одиночные окопы на случай, если пойдут танки.
— Нужен маневр,— говорил Василий, копая со всеми сухой, как камень, суглинок.
...Промелькнула короткая летняя ночь, и, как только помутнел за спинами кочетковцев восток, из лощины послышалось противное монотонное пофыркивание моторов.
«Танки!» — пронеслось по окопам. И сразу вперед, в одиночные окопы, с бутылками и гранатами бросились бойцы.
За темными квадратами танков замаячила пехота. Сбоку через окопы просвистел тяжелый снаряд, затем другой, третий... Из леса одиноко, но яростно зачастила наша гаубица. От ее желанного рокота потеплело в груди. «Есть еще живые души в 90-м артполку»,— подумал Унжаков. Снаряды рвались в той стороне, откуда шли танки и пехота. Но сдержать они их не могли.
Меркурьев ударил из пулемета, стараясь отсечь прорвавшуюся за танками пехоту. На высоте взметнулись черные дымы разрывов. Танки, то исчезая в складках холма, то появляясь на гребнях оврагов, били прямой наводкой. Только сейчас Унжаков понял, как был прав Кочетков, когда приказал рыть траншеи от окопа к окопу. Удавалось дать одну-две короткие очереди, и тут же тебя накрывало разрывами снарядов или очередями автоматчиков. Нужно падать на дно окопа и бежать по траншее на запасную огневую точку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47