С этими словами она вышла из избы.
— А пожитки-то почему оставляешь? Возьми! — крикнул Каврий.
— Потом приду, дядя Каврий,— спокойно ответила
Овыча уже из сеней.
толком, куда и зачем идет. Кто-то окликнул ее, она не отозвалась.
Улица была пуста. Только куры рылись в пыли обочин да собаки, вывалив длинные красные языки, перебегали от дома к дому, тяжело поводя впалыми боками.
Какой-то мужик шел ей навстречу — много их нынче ходит...
Она наклонила лицо к Йывану. Он был легкий и смирный после тяжелой болезни, а глаза сделались большие и печальные, словно все он понимал и сочувствовал матери...
— Овыча...— несмело окликнул ее кто-то. Она подняла голову и в первый миг не узнала Очандра. Потом как бы сознание вернулось к ней, и она, слабея, готовая рухнуть на дорогу, улыбнулась ему.
— Ты пришел?..
Очандр едва успел поддержать ее.
Вот так после долгой разлуки они и встретились... А сколько оба мечтали об этой минуте, как ждали ее, и воображение рисовало им этот счастливый миг, не жалея красок. Но теперь они оба не помнили этих своих мечтаний, они были счастливы и тем, что видят друг друга снова. Овыча смотрела на обросшее золотистой щетиной, загорелое лицо Очандра, и слезы бежали из ее высохших глаз, смотрела, как Очандр разглядывает Йывана, боясь к нему прикоснуться, и сердце ее опять оживало...
— Ты меня разве встречала? — спросил Очандр. Она кивнула.
— А как ты узнала, что я иду?
— Так...
— Что же ты плачешь?.. Вот, я пришел...— Он сам был готов заплакать от сдавившей сердце радости.— Как вы тут жили?
— Ничего... Хорошо.
— Ну, теперь еще лучше будем жить, я принес много денег. Мы и дом купить у Каврия можем, если хочешь.
— Он уже его продал...
— Продал? А где ты живешь?
— Не знаю... Он сегодня продал, мы ушли...

Низко нагнувшись, он переступил нирш. ~_
видя ничего со свету, услышал горько-радостный запах отчего дома...
прохладные углы, и оттого, может быть, деревня показалась ему чужой.— Ну ничего,— сказал он, — пойдем пока к отцу. Как он, живой?
— Я давно уже его не видела. Йыван болел немного, я мало куда ходила.
— Болел?
— Ну, теперь он уже почти поправился. Как начала козьим молоком поить, стал поправляться, даже взгляд изменился. Я у тети Начий беру козье молоко, хоть и дорого, да что делать. Я отдала ей платок, который ты мне подарил на свадьбу,— сказала она виновато.— А больше ничего не было...
— Ладно, я куплю тебе другой платок, еще лучше. Можно, я понесу этого богатыря? — Очандр осторожно, как хрупкую драгоценность, взял из рук Овычи Йывана. Но ребенок сразу завозился, закрутил головой и заплакал. Овыча засмеялась и взяла его обратно к себе. Йыван на ее руках успокоился, затих.
Когда они проходили мимо дома, в котором жили, в котором Йыван родился, увидели, как Каврий что-то показывал Тойгизе на крыше: хвалил, должно быть. А Тойгизя стоял понуро, надвинув лакированный козырек картуза на глаза, и не смотрел вверх.
— Кто это? — тихо спросил Очандр.
— Погорелец из Кожлаял,— сказала Овыча. — У него и ребенок сгорел в доме, я видела... Так страшно было...
Избушка старого Миклая стояла второй с краю. Передний угол совсем уж завалился, окошки покосились, а толстая соломенная крыша совсем потемнела, растрепалась по застрехам. На задах, за огородом темнела малюсенькая баня. Завалинка у дома и двор заросли крапивой и лопухами — этим как будто в радость был нестерпимый зной, выжигающий всю траву кругом.
Очандр, а за ним и Овыча осторожно поднялись по кривым ступенькам. Брякнуло кованое кольцо в двери, проскрипели петли.
— Кто там? Кого бог несет? — спросил старческий голос из избы.
— Это мы, отец,— сказал Очандр.
Отец в белых портках и белой рубахе шел к нему навстречу, выставив руки, точно слепой. И когда Очандр обнял его, грудь его притиснуло горькой радостью: так худо и беспомощно оказалось тело отца в его руках.
— А я думал, и не дождусь тебя...— Тут он увидел Овычу с Йываном на руках.— И сноха пришла!.. Вот какие гости у нас на петров-то день!..
Тут и мать откуда-то взялась — маленькая сморщенная старушка с темным лицом, на котором весело блеснули вдруг глаза. Она припала к Очандру, беззвучно заплакала — только худые плечи подрагивали.
Кроме стариков, в доме жила еще Ямбика, жена старшего сына, взятого прошлым летом в солдаты. И Очандр спросил, где она, где его два племянника.
— Да утром еще в лес ушли травы поискать,— сказала мать.— Ведь козу-то чем-то надо будет кормить зиму, а то ребята совсем пропадут. Видишь, лето какое, все сгорело...— И опять мелко задрожали плечи матери, теперь уже, видно, от горя, которое упало на всех.
И страшно было теперь еще сказать, что у них дома нет, что пришли они к ним не в гости, а на житье. И Очандр с Овычей молчали. Только уж потом, когда поели, когда Очандр порассказал, где был да чего видел, да когда попили чаю с сахаром, который он принес, тогда только решился сказать, что жить им негде. Опять заохала, запричитала мать, стала ругать Каврия и вувером, и кереметом. Очандр с Овычей знали, что мать побаивается властной и строптивой Ямбики, и вот теперь боится, как бы при совместной жизни, да еще такой голодной, не вспыхнули ссоры.
— Ладно, мать,— сказал отец, — что толку в твоей ругани.
Очандр с Овычей сидели и молчали.
— Вот что,— начал отец, подумав.— Не пожить ли вам пока в бане? Можно печку поставить... а? Ведь даже на сытый живот не проживешь под открытым небом, а тут все — крыша...
— Ой, отец! — воскликнула Овыча радостно.— Дай тебе бог здоровья и долгой жизни!
Очандр только кивал согласно — ему было все равно, где жить. А дальше будет видно. Ведь от судьбы никуда
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 1
Сороковую ночь они пролежали без сна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99