..— шепчет он.
ГЛАВА ПЯТАЯ

утренний мороз подгонял, мастерская была на замке, с полчаса пришлось ждать, пока пришел мастер Кришин. Тут, видно, и прохватило, и ночью Йывана окатил знобкий жар...
Мать подавала питье, Йыван, стукая зубами о чашку, пил кислую клюквенную воду. На какое-то время делается легче, и тогда он, словно из какой-то зыбкой небесной дали, слышит: ходит внизу мать и лопочет о чем-то Окся, потрескивают в печи дрова... Но мало-помалу сознание опять мутится, опять полусон, почуяв, качает его, опять видится что-то странное: то валится, валится в берлогу к медведю, то бежит за санями, а дорога под горку, морозный ветер спирает дыхание, и сил в ногах нет догнать лошадь... Или вдруг на него падала елка, огромная, сухая, без единой зеленой иголки, как скелет...
Ближе к крещению болезнь стихла, Йыван уже ел понемногу толченую картошку с конопляным маслом, а на крещение Овыча сделала ему подкогыль. И оба вспомнили, как когда-то давно, при отце, делали подкогыль и Йывану попались сразу два счастливых...
Сегодня был день его рождения. В полночь мать укутала его потеплее, завернула слабо державшуюся голову в платок, вывела на крыльцо. В огороде неузнаваемо пухло, высоко лежал голубой снег, усыпанный блестками битого стекла, а баня совсем провалилась... Редко, вразнобой взлаивали по деревне собаки, и от этого светлая тишина ночи делалась живой и таинственной, словно в ней свершалось какое-то сокровенное к грядущему дню.
— Помолись, сынок,— тихо сказала Овыча,— пусть бог даст тебе здоровья и хорошей доли.
— А что такое доля, мама?
— Это так говорят про жизнь. Пусть она будет у тебя богатая и веселая.
И кособоко, неловко крестясь спутанной платком рукой, Йыван просил бога о здоровье и о богатстве.
— Ты в небо молись, в небо,— подсказывала Овыча, сама крестясь с запрокинутым лицом.
Йыван откииулся головой. Далеко-далеко вверху во ко шевелил рукой, глядя на живое, необыкновенное небо. Теперь он уверен, что оно не все ровное, что среди звезд обозначается широкая и короткая, как полотенце, дорога. Нет, он видел только один конец этой дороги, повисшей над огородом, а другой уходил за тесовую застреху, за крышу. Ему захотелось отойти от дома и поглядеть на тот край неба, но мать взяла его за шевелящийся локоть и повела в избу.
— Тебе сегодня исполнилось четырнадцать лет,— сказала она значительно, когда вошли в избу.— Можно считать, что ты уже мужчина — пятнадцатый год.
Она распутала платок на голове и посмотрела ему в глаза — ей уже не надо было нагибаться, они смотрели прямо друг на друга.
— Весной,— сказала она,— возьмем поросенка.
Он молчал, пораженный решительностью и твердостью ее голоса. И она еще сказала, точно давала клятву:
— Хватит нам жить в нищете.
Ему показалось, что она теперь подумала об отце, и подумала с осуждением. И правда, она сказала так:
— Мы жили только одним днем, а надо думать вперед. Я это поняла. Терпеть хорошо тогда, когда все терпят и не знают, ради чего.
Мать смотрела на Йывана, но его не видела. Глаза у нее заледенились.
2
Шем Каврий поздоровался, снял шапку и так стоял у порога, ждал. Овыча вытерла руки, засуетилась, смахнула подолом лавки:
— Садитесь, дядя Каврий, будьте гостем дорогим. Покрякал с мороза, прошел, сел, оглядел избу, спросил, тепло ли.
— Когда ветер — выдувает, а ветра нет — ничего, держит,— ласково говорила Овыча, а у самой в глазах испуг и робость: как спросит долг, так хоть овец отдавай, хоть на колени перед ним падай.

нии дороге, иываи, стой в шшрчеви на килинкал, глн-дел на тихо плывущие навстречу перелески, поля, в которых все чаще стали попадаться ветряки с медленно кру-
184

ту, да ученье у него, нельзя. Не отпустишь ли со мной Йывана?
Отлегло от сердца, посветлело лицо Овычи: слава богу, а то уж подумала про долг. Бросила радостный взгляд на полати. Видит: лицо Йывана помрачнело, насупил бровки... Сказала осторожно:
— Поговори с ним, дядя Каврий...— Но сама, опережая вопрос Каврия, спросила: — Ну что, Йыван, поедешь в Казань?
Молчит. Глаза опустил и молчит. Казань... Люди говорят — большой город, большие дома... Дядя Сапай там живет... Интересно бы посмотреть Казань, да ведь дорога
не близкая...
— А как же мне на учебу,— говорит глухо.
— На недельку тебя Кришин отпустит, — оживляется Каврий. — Если хочешь, я сам с ним поговорю.
— А в чем же тогда поеду?..
— Правда, дядя Каврий,— жалостно вздыхает Овыча,— для дальней дороги у него и одежки-то нет...
— Ну, эко дело! Я свой дам тулуп, только надо немного подремонтировать.
— Так что, сынок, скажем дяде Каврию?.. Ведь не мало он нам помогает...
— Ладно, поеду,— соглашается Йыван с полатей.
— Ну вот и добро! И заработаешь — все в доме подмога.— Дядя Каврий поднялся, довольный, велел приходить за тулупом. И мать тут же собралась и пошла вместе с Каврием. Вскоре и тулуп принесла — одна рвань. В тот же вечер и занялась им: где немножко ушила, где заплатку поставила, где подтянула, велела надеть поверх своей старой шубейки.
— Ну, ладно так?
Вроде ничего казалось, тепло, да ведь это в избе. Но сказал сердито:
— Ладно.
Выехали на простых, налегке, у Йывана в санях лежало только полмешка сухой малины да мешок клюквы. День стоял теплый,5 тихий, лошади бежали споро по накатантившимися крыльями. В деревнях уже были и странные церкви с молодым месяцем вместо креста. Иногда шел груженый обоз, и ямщики кричали властно: «Вороти!» Какая большая земля, думал Йыван, сколько на ней народу живет!.. И было так радостно сознавать себя ровней всем этим людям! И даже то, что он едет по делам в Казань, наполняло его сердце восторгом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99