..
Потом тихим спокойным голосом рассказывал про себя Тойгизя: как на сплаве был, как зиму опять с медведем жил в дальнем илеме, как в Казань ходил Сапая искать...
— Нашел?— быстро спросил Йыван.
— Нашел... — печально отозвался Тойгизя.— В тюрьму взяли Сапая моего...
— Ты видел его?
— Видел.
— Ну как?..
— Он — хорошо, — сказал, повеселев, Тойгизя, словно вспоминая о чем-то.— Он у меня молодец, не падает духом, говорит: надо, отец, бороться, мы все равно одолеем их.
— Так и сказал?
— Так. Он ведь крепкий у меня, Сапай!
— А где он сейчас?
— Далеко... В Сибири где-то... Но он сказал, что надо бороться,— повторил Тойгизя, будто эти слова давали ему какую-то силу.
— Да,— сказал Йыван, — поражается революция... Тойгизя молча покачал головой.
Совсем смеркалось, а они все сидели, не зажигая огня. Хорошо было на сердце у Йывана, точно груз, цепь какая-то спала с души. Он спросил, куда идет теперь Тойгизя.
— Никуда,— отвечал старик.— Вот пришел вас проведать, на родные места посмотреть.
— А ты у нас оставайся жить!
— У вас?— раздумчиво, но как будто и довольно сказал Тойгизя.— Спасибо на добром слове, Ванюшко, — и опять погладил Йывана по голове.— А не помешаю я вам?
— Да что ты! И мама рада будет, она часто тебя вспоминает.
— Ну ладно, вот придет мать, тогда и поговорим.
— воскликнул вдруг Федор, поглядев на Йывана.
Страшным усилием сдержал в себе Йыван просьбу взять и его в лес...
200

он жил в деревне, так много лет. Но Тойгизю помнили и по тем временам, когда был последний передел земель, когда они с Очандром ходили и меряли поля...
И спросили про Сапая,— откуда мужики все знали? Однако рассказывать про сына было лестно Тойгизе, он гордился им, и сейчас еще больше, чем одному Йывану, рассказывал о нем.
— Так и сказал: надо бороться?
— Да, так и сказал,— еще раз подтвердил Тойгизя.
— Ну что в других народах слышно?— спросил Федор.
Но мало что знал Тойгизя про другие народы, а слышно, что вроде шумят, везде царя ругают, даже и купцы ругают его.
— А скажи, Тойгизя,— не отступал Федор,— вот тут у нас...— он помялся,— мужики, это самое... лес на кордоне самовольно берут. Будет чего за это или как? Ты ведь законы знаешь, скажи нам.
Долго думал Тойгизя под выжидательными взглядами мужиков. Наконец сказал:
— Сапай говорит, что все народу принадлежит на земле, и заводы, все...
И опять подумал Тойгизя.
— Раз все, значит — и лес,— сказал он.
— Выходит, мужики не зря лес возят уже другой год...
— Выходит, что так.
— И никто не отнимает!
— Потому и не отнимают, что боятся. Сапай говорит: «Надо, отец, бороться».
— Выходит, можно разок и нам съездить?.. Как, мужики, съездим, раз такое положение?
— Можно попробовать, — сказали, переглянувшись, Атлаш с Исаем.
— Кто лесником-то нынче у нас, все ли Аверьян?
— Он, всё он, Аверьян.
— Он вроде бы ничего мужик,— сказал Тойгизя.
— Они все ничего, пока до дела не дошло. Да ведь ездят другие, и мы ездим! — решительно сказал Феттоп — в
В эту весну хорошо и быстро управились с пахотой. Тойгизя потихоньку отремонтировал старую косулю — тяжелую, для своей силы делал Очандр ее, поставил в борону выпавшие березовые зубья, стянул шаткую телегу. И в один из последних дней апреля Йыван сходил к дяде Каврию, выпросил лошадь в счет отработки, они с Тойгизей погрузили на телегу косулю и борону и поехали в поле. Мать с Оксей на руках провожала их, говоря:
— Да денек-другой подождали бы, мягкая еще земля, не подсохла...
Но говорить ей так было себе в радость, а им слушать — в удовольствие: не чаяла Овыча получить в эту весну такую подмогу, а готовилась сама к этой тяжелой работе.
И правда, земля была мягкая, сырая, но кое-кто уже начал пахать. А к полудню, когда солнце разыгралось по-летнему, пахалась уже каждая почти полоса. И вышло так удивительно, что к тому времени, как дать короткий отдых лошадям да себе, мужики сошлись в один табун на меже Федора. И разговор опять пошел про народную волну, про революцию, вспомнили царский «оловянный дождь», вспомнили и Сапая, и наезды в лес, и гадали, как же оно будет дальше, куда повернет жизнь...
— А там кто?— сказал Потап, приставляя свою маленькую ладонь козырьком. Поглядели: на меже у Янлыка Андрия стоит кучкой деревенская верхушка и тоже о чем-то беседует.
— А ну, кто сходит да послушает, о чем хозяева беседуют?— сказал своим басом Федор.
— Давай я! — вызвался Атлаш.
— Валяй, ты у нас на ногу легкий! — ободрили Атла-ша, и он живо зашагал по мягкой пахоте, только белые онучи замелькали.
Но не дошел Атлаш и пятидесяти саженей, как хозяева стали расходиться по своим полосам. Атлаш оглянулся,
— А, прихвостень, — узнали его и тоже стали расходиться по своим полосам.
Хорошая, радостная была эта весна — и вспахали, и отсеялись до мая, оставалось только посадить картошку,— но и тревожная от всяких смутных слухов, самых противоречивых. В первые майские дни выгнали скотину в поля, на лесные поляны.
И у Овычи радость была: с долгами рассчиталась на удивление легко (Йыван отработал дяде Каврию на вывозке навоза, на пахоте), в доме при двух мужиках — старом да малом — многое поправилось: во дворе, в баньке печку Тойгизя переложил, Йыван крышу поправил — наложил три тесины в трухлявом месте. Оставалось посадить картошку, а там Йывана подряжает на работу сам Янлык Андрий, обещает положить на день по двадцать пять копеек и кормить. Ну, это потом, а теперь первое дело — посадить картошку!..
7
«...я с ребятами стояли на улице играли, а по Царев-ской дороге к нам подъехали конные полицейские вооруженные винтовками и у всех нагайки, а начальник без винтовки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99