Неужели все такими возвращаются из леса? Неужели и ее Очандр придет такой же худой?..
— Здравствуй, Атлаш,— сказала Овыча, останавливаясь поодаль.
— Здравствуй,— ответил тот важно, точно купец какой. И поскольку Овыча от этого тона вовсе не смутилась и молчала, он спросил: — Ну, ты деньги получила?
— Да, получила, спасибо тебе, что принес— Она помедлила.— А сказать Очандр ничего не велел?..
Атлаш покашлял, точно был недоволен вопросом. И в самом деле, до чего в деревне неразумные бабы! Если бы велел, неужели бы он, Атлаш, не сказал? Да и какие такие слова может передать лесоруб домой? Атлаш вот уже пятнадцать лет из своих тридцати ходит в лес, а что бы он мог передать с чужим человеком для Стапани, кроме разве денег? Право, до чего неразумные бабы. Да разве деньги не могут заменить любые слова? Если бы так, зачем тогда и в лес ходить?..
Но Овыча стоит и ждет, как побитая, и Атлаш говорит ворчливо:
— Твой Очандр нанялся к купцу Булыгину гнать плот


Тут вывернулась на крыльцо, звеня почкамо, Стапани и с ходу встряла в разговор:
— А ты думала, Очандр придет пахать землю? Да разве наших мужиков заставишь эту работу делать? Что твой Очандр, что мой Атлаш — только в бор норовят улизнуть, а мы тут ломай за них спину!..
— Ну ладно, запри свою поганую сороку,— сказал Атлаш, стараясь держаться строго и важно, словно брал в пример какого-то лесного начальника.— Овыча пришла ведь не тебя слушать. Поди лучше принеси мне ковшик пива.
— Вот купец! — зазвенела опять Стапани.— Принес около десяти рублей, а строит из себя купца!..
Однако скрылась в сенях, и слышно было, как она там еще ворчала и стучала по кадушке.
— Ну баба, распустилась тут вовсе за зиму без надзора. Покою от нее человеку нет, хоть станового зови.— Так выговаривал Атлаш, и видно было, что эти слова доставляют ему удовольствие — ведь говоря так, он утверждает в доме, где не был полгода, свою хозяйскую власть. И Овыча хорошо понимала, что таится за ворчанием Атлаша, и ей подумалось, как придет скоро и Очандр, и так же будет ворчать, боясь и не умея сказать нежные, ласковые слова.
— А как он,— робко говорит Овыча,— здоров?
— Если бы больной был, давно бы у тебя на печи лежал,— ответил Атлаш.
Не успела миновать пасхальная неделя, которая, правда, для Овычи была такой же будничной, как и все другие, как Каврий обошел всех своих должников. Не миновал он и Овычи: велел ей завтра выходить в поле.
Весна в этом году выдалась сухая, без дождей, земля быстро просыхала. И старики, глядя в небо, вспоминали засухи прошлых лет. Но весной об этом никто всерьез не думает, потому что человек живет надеждой только на лучшую долю.
Татттнхт v Каввия много, десятин десять, и Рыжий ну легко — земля песчаная, сухая, только когда на деревянные крючья бороны набивается недозревшая солома, которую вывезли на поле с навозом, лошадь начинает фыркать и тяжело водить боками. Да солнце все сильнее и сильнее припекает. Пора бы, наверное, и отдохнуть...
Рядом пашет Полат, пашет так ретиво, словно это его земля, своя, вот и не дает отдыха ни себе, ни лошади. Он то и дело зорко поглядывает, как работают другие. Под этим строгим надзором Овыча и сама начинает сильнее понуждать уставшего мерина, дергает вожжами, кричит.
— Ну, пошел, пошел, керемет1 окаянный!..
До полдня еще далеко, а солнце жарким, сухим зноем поливает землю, над бороной появляется облачко пыли, ветерок относит его в сторону...
Не первый раз Овыча работает на чужом поле, но впервые эта работа ей так ненавистна — ведь мысли об оставленном под присмотром старой свекрови Йыване точат и точат сердце, а каждая новая загонка как будто уводит ее все дальше и дальше от сына. Она озирается на деревню, видит тесовые крыши, зеленый дым ветел и берез, ищет свой дом, но раздается пронзительный голос Полата, и она пугается, кричит на свою лошадь. Ей вспоминается детство в большой семье отца, злого и мрачного от постоянной нужды и болезней, совсем высохшего, старого в пятьдесят лет, начавшего слепнуть. Но даже и та пора показалась теперь Овыче такой светлой и радостной, точно жила она не на этой земле, не под этим солнцем... «Да, да, правду люди говорят, правду: и солнце не всех одинаково греет...» — думает Овыча, волоча ноги по мягкой земле.
Вспоминается ей и Очандр, как он первый раз приезжал к ним в деревню на лошади, как сидел молча со своим отцом на лавке в углу, и она так и не разглядела его лица в свете лучины... Вспоминается свадьба, эта бесконечная езда на санях, звон бубенцов, платок, который подарил ей Очандр... Он тогда многое сулил ей на радостях: и дом свой, и лошадь резвую, чтобы катать, и корову — ведь детям молоко надо... А потом, правда, разговоры эти пошли.
Господи, неужели весь день потом бить? .. И странно как-то качнулся в глазах солнце, плыли на верхушки сосен. Oчандр быстро оперся на лопату, чтобы не упасть. Медленно, спиннинг у меня в голове не было, но тяжелая, тупая боль в висках и шее не отходил от нее ...
Только в темноте люди вырыли рвы и кольца теперь выпас на поляне. Резко блестел на землю окурок упал по канаве сосны. Они, казалось, павшим на поле боя, - такой дух печали с картины поспешных рубок. И огонь подкрался к ним, павших солдат. В темноте он был особенно зловещим, это беспощадный огонь. Но люди уже настолько устали до смерти, что силы у них не было бояться. Кто лежал на земле, как мертвый, который сидел, тяжело дыша. Напряженные в темноте старый кашель. И никто не видел по их лицам, или на одежду. 1 голос не подавал.
Это кто-то встал на колени, встал - Oчандр увидел опаленное лицо, без бровей, бороды на месте - красный сожгли коры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99