— Что случилось, Сима?
— Отойди, сядь,— раздраженно сказала она.
— Скажи в конце-то концов, что случилось? Я ничего не пойму...
— Не поймешь?
— Если речь о деньгах...
— И о них тоже. Мне умные люди сказали, что ты меня обманываешь.
— Это где же я тебя обманываю?
— Тебе лучше знать.
— Если ты о прошлом годе, так ведь я тебе говорил, что много леса осталось на лугах... Нет, ты не улыбайся.

потерянно сказал он.— Я не заслужил такого отношения твоего... Разве я...
— Что, много надарил? Ха-ха-ха!.. Граммофон! Да забери ты эту дребезжалку!..
— Не только, Сима!
— Ах, еще и фисгармонию, чтобы я тебя услаждала!
— Я доверил тебе свою жизнь, Сима!—вскрикнул в какой-то бессильной ярости Митрич.
И холодно, жестоко сказала:
— Ты думаешь, твоя жизнь дороже жизней Япыка Гымапиевича и Тойплата?
— Но ты же сама...
— Я была наивной глупой девчонкой, ничего не понимала, я поверила твоим словам. Да! А теперь я вижу, что Тойдемов рядом со всеми вами, с этими Булыгиными, Лебедевыми и Митричами, был глупым ягненком перед стадом волков!..
— Я тебя люблю, Сима... — простонал Митрич.
— Ты любишь деньги Япыка, а не меня!
— Как ты жестоко говоришь, Сима, я ничего не понимаю...
— Зато я тебя хорошо понимаю. Опять повисло напряженное молчание.
— Чего ты хочешь?— раздался вдруг такой злой голос, что Йывану показалось, что там появился кто-то третий.— Ну?
Она молчала.
— Если ты хочешь, чтобы мы поженились...
— Нет, я передумала.
— Но... Но так нельзя, Сима, мы... у нас одно дело...
— Ах, я и забыла, ведь ты теперь крупный лесопромышленник!
— Но и ты, Сима, и ты! Я же все почти перевел на твое имя!..
— Так вот, Митрофан Митриевич, мне такой компаньон не нужен.
Засмеялся тонко, нервно:
— Шутница же ты, Серафима, ах, какая шутница! За это я и люблю тебя!..
— Нет, зачем же, пусть это решит мировой судья, что тебе следует за смерть и грабеж Япыка Тымапиевича.
— Ах, змея! — задохнулся от гнева, тихо сказал Митрич.
И вдруг что-то упало, глухо стукнуло о пол. Потом еще что-то звонко, со стеклянным дребезгом. И — смех Серафимы Васильевны.
Дверь со стуком распахнулась, в комнату влетел и, точно пораженный, застыл на месте Митрофан Митрич — глаза изумленные, горящие, как у загнанного волка, волосы редкие всклокочены, красная бородка торчком.
А Йыван, спеша обуть чесанки, смотрел на него искоса — правый никак не садился на ногу.
— Кто такой?
Йыван встал, расправил опояску.
— Ну, что стоишь?— насмешливо сказала Серафима Васильевна.— Иди возьми бумаги свои!.. Ха-ха-ха!..
И Митрич, резко повернувшись на этот нервный, торжествующий смех, с трясущимися непослушными губами тихо сказал:
— Змея ты, Симка... Ух, змея!..— И, опнувшись о медвежью шкуру, распластанную по всему полу, шатаясь, ловя рукой косяк двери, вышел. Потом что-то сгремело на крыльце, потом долетел до них глухой стук захлопнувшейся калитки...
— Вот и все,— сказала в каком-то опустошении Серафима Васильевна. Она стояла у окна, выходившего в сад: резкие корявые тени деревьев распластались по сверкающей белизне снега.
ГЛАВА ВТОРАЯ 1
«...Мигыта говорит чего ты не дождался эх ты глупый из таких мест не торопятся С. В. велела приезжать завтра поедем вместе.
Мигыта говорит если ума будет у тебя королем станешь
Захожу в дом Буклаева ему надо работник на лошади возить разный груз говорит я вам предлагаю до сплава возить сено из лугов за 7 верст и дрова, а к весне лодки снасти для сплава 15 плотов на обратную сумму 4 тысячи рублей золотом.
Я ему даю вопрос как будете платить, а он говорит 7 рублей за месяц харч хозяйский и квартира баня мыло кроме одежды, а весной на сплав пойдешь на сплаве отдельно 10 рублей харчи чай и сахар.
Тоже пришлось согласиться днем работаешь примерно 10—12 часов утром встаешь рано давать лошадям корма запрягаешь и едешь за сеном погода хорошая лошади сытые, а вечером спать ляжем 10 часов иногда 11 часов смотря когда нет ремонта.
Тут заболела у хозяина дочь Анастасия направил меня пешком в распутицу в город Царев за лекарством...»
Поглубже надвинув шапку, медленно прошел по мосткам возле палисадов, кося на верхние окна. В них было темно — белой кисеей висели занавески. Темно было и в тех, которые выходили в сад.
Йыван прошел до угла — темной башней высилась за площадью каланча, упираясь в синее, пробитое редкими звездами небо. Пахло сырой землей, тянуло из садов теплым запахом прели.
Постоял, посмотрел кругом, зорко выглядывая в темноте улицы редкие женские фигуры. Нет, все не то, все не похоже. Прокатила коляска, лошадь, разбрызгивая копытами грязь, устало мотала головой и фыркала. В коляске сидел человек в высоком черном картузе, с клинышком бородки на худом костистом лице. На козлах сонно качался плотный малый, с широкой, как у лошади, спиной.
Йыван узнал Булыгина. Говорил хозяин Андриян Афанасьевич, что, женив сына, Булыгин отправил его в Петербург учиться в какое-то лесное училище, но что Антон начал пить и допился до белой горячки, а старик живет со своей снохой. И как гулко застучало тогда ми, вспыхнувшими было в первую минуту — потом весь вечер сидела усталая, равнодушная. И, вспомнив, чуть было не выпалил сгоряча Андрияну Афанасьевичу про этот вечер.
Теперь, когда узнал Булыгина, опять кровь зашумела в висках, заволновался, озираясь по сторонам, сам не зная отчего. Пошел было вслед коляске, потом повернул, побежал бегом, слыша отчаянный стук в груди, в два прыжка пересек улицу, схватил за холодное витое кольцо в воротах, загремел.
— Кого бог послал?— раздался из глубины двора низкий грудной голос, и он узнал Настю.
— Это я... — сказал он хрипло, слыша приближающиеся шаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99