А мне спокойней, когда моя
гильдия у меня под рукой.
- А как будут строить? Рисунок видел?
- А как же, - отвечает Асаг. - Им Вахи делал, который для Гонсара
чертил.
Неплохо. Юное дарование из подручных великого зодчего, природный
бассотец, кстати. Эргис только прошлой весной привез его из лесов. Я
радуюсь, когда ко мне попадают такие ребята, мост между квайрским Касом и
еще недоступной страной. И я доволен, что алый Квайр не украсят еще одним
монстром.
Вот мы уже подходим к нему, к этому уроду. Братство нуждается в
ритуалах, И Асаг сварганил для них подходящий сарай. Длинная бревенчатая
постройка. Безглазая - потому, что только под самой кровлей лепятся
слепенькие окошки. Угрюмая - потому что бревна вычернены по старину. И
часовые у входа.
Мрачное убожество и тайна. Лучший способ отвадить тех, в ком есть
хоть немного рассудка.
Черт побери! Я бы пустил сюда всех, кто пожелает. Пусть увидят
ощипанный вариант богослуженья, которым Ларг предваряет Совет. Пусть
послушают наши споры - те же, что в гильдии и в цехах: на Совете мы теперь
говорим о хозяйстве, остальное перенесено в ой кабинет.
Длинный сумрачный зал, где дымятся факелы, потому что из жалких
окошек еле-еле сочится свет. Сущность Братства! От весеннего солнца в
мрачный хлев, пропахший дымом и прелью.
Совет встречает нас стоя. Мы поклонились Совету, И Совет поклонился
нам, и теперь мы шествуем к возвышенью, где для нас воздвигнуты кресла. И
только когда мы садимся, Ларг встает и приветствует нас. Он сидит в
стороне, демонстрируя независимость веры, и, конечно я с ним согласен. А
если нет, то это решается наедине, у очага в мое кабинете.
Надоедливый ритуал начала Совета. Ларг трудится, Асаг внимает, Сибл
одолевает зевоту, а я гляжу на Совет. И я рад, что мне пришлось созвать их
сегодня. Через несколько дней суета затянула бы взгляд пеленою привычки,
но сейчас...
Я вернулся издалека. Из холода храмового подземелья и холода той
ирагской зимы. Я знал, конечно, что все давно изменилось, и все-таки я
отправлялся на встречу к ним - к тем гордым, иссушенным голодом
оборванцам, которые сначала судили меня, а потом безоглядно вручили мне
свои жизни.
Их было сорок, теперь их осталось двадцать.
Пятнадцать покинули нас при расколе Братства.
Десятерых мы оставили на войне.
Пятеро выбраны заново - из достойных.
О каждом из них я знаю все, и каждому наперед отведено место и
назначена подходящая роль.
Ерунда - я никогда не знаю. Сидят два десятка зажиточных горожан,
уверенных в будущем, знающих себе цену, и огонь фанатизма надежно притух в
их глазах. Фанатизм и сытость не очень-то ладят друг с другом.
И мысль, заманчивая безрассудная: а если прикончить Братство?
Потихоньку его придушить, освободив и их, и себя?
Приятная мысль, но я знаю, что все приятное лживо. Мое богатство -
свободный квайрских Кас, но моя сила - Братство. Три сотни преданных и
бездумных, которые сделают все, что я им велю. Отряды Эргиса хороши до
поры, потому что люди Эргиса приучены думать. Он сам отбирает только
таких, и это лучший отряд во всем регионе. Но пойдут ли они за мной до
конца?
Вступление конечно, но они не спешат говорить. Сидят и поглядывают на
Асага. Пара таких Советом, и грянет новый раскол. И я говорю:
- Спрашивайте, братья! Слово Совета - свободное слово. Грешит не
сомневающийся - грешит лгущий.
Кто примет вызов? Ну, конечно, Гарал! Самый надежный из друзей-врагов
и самый любимый после Эгона. Изрублен в боях так, что жутко глядеть, но те
же мальчишеские глаза и тот же бесстрашный мальчишеский голос. И конечно,
отчаянно и бесстрашно он врубает в меня самый главный вопрос:
- Скажи, Великий, а по чести ли это, что мы первые на пустое пришли,
мерзли да голодали, да жили из себя рвали, а нам за то ни доли, ни славы?
Пришлые заявились, на готовое сели, а ты их теперь над нами ставишь. А как
до спору дойдет, так ты не наше, а ихнее слово слышишь. Что ты на это
скажешь, Великий?
- Говори все, Гаралл.
Зашевелились Братья Совета, довольны. Асаг злится, Сибл ухмыляется, а
Ларг поглядывает с укоризной: Молодец Гарал, отчаянный мой рубака, прямой,
как клинок, только вот без гибкости стали.
- А и скажу! Сколько нас на войне полегло, вдов да сирот пооставляли,
а как они живут? Только что не голодом сидят, только что не нагишом ходят!
А кругом дома богатые, ходят их бабы нарядные, да на наших-то сирых верхом
поглядывают. По чести ли это, Великий?
- Говори еще. Я на все отвечу.
Встретились наши взгляды: его - бестрепетный и горячий - эх, вытащить
бы тебя свободным человеком из этого хлева! - и что-то вдруг изменилось в
его глазах, потух в них яростный огонек, и сразу смягчилось воинственное
лицо, словно бы я уже на все ответил.
- Хватит и того, Великий.
- Я рад, что ты об этом спросил, Гарал. Тайные обиды рассорят и
кровных братьев, наше же братство - только по обету, нам еще труднее друг
другу прощать.
Да, мы пришли сюда первыми. Голодали, холодали и сил не жалели. Но
старались-то мы не для кого-нибудь, а для себя - чтобы выдержать ту зиму,
а после жить хорошо. Да, тем, что пришли потом, мы помогли. А ты сам разве
оставил бы земляков в беде, когда у нас общее горе и общий враг? В чем ты
упрекаешь меня, Гарал? В том, что эти люди живут теперь лучше, чем мы? Да,
и это к их чести. Они принесли сюда только руки и умение, а остальное
добились сами. И теперь их руками и их умением мы тоже стали богаче жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105