Дело в цене. Мира просил Квайр, значит, это он побежден,
побежденный должен платить. Он торопится? Тогда пусть заплатит больше. Ах,
ему надо поскорей развязать себе руки? Придется еще уступить. В их
притязаниях была своя правота. Это мы вторгались в Лагар, мы разорили
треть страны и истребили уйму народу - стараясь нас обобрать они только
восстанавливают справедливость.
Просто я почти ничего не мог уступить. Да, мир с Лагаром - вопрос
жизни или смерти, да, чем скорей я его добьюсь, тем вероятней, что мы
сохраним Квайр, но каждая уступка - это удар по Баруфу.
Будь он признанный, законный правитель, ему бы простили любые жертвы,
ведь ситуация очевидна. Но в глазах большинства он пока узурпатор, ему все
поставят в вину; только победы - политические и военные - смогут удержать
его на волне. Слишком дорогой, "позорный" мир, стал бы оружием в руках
врагов, а сколько у нас врагов...
Правда, у меня был Тубар - союзник, которому нет цены, но я не мог
демонстрировать наше знакомство. Он был мое тайное оружие, мой последний
резерв, я обратился к нему за помощью только раз - когда дело безнадежно
зашло в тупик. А остальное мы с Эрафом сделали сами.
И вот уже снова проплывают мимо поля, теперь они черные, с полосками
зелени на межах; зеленый пух подернул деревья, и в селах цветут сады.
Вот мы проехали Уз, и я сжался, готовясь к боли. Но боли не было.
Храм был красив - и только. Это тоже ушло.
Наш караван растянулся на добрых пол-лаги. Весенняя распутица,
расквасив дороги, заставила нас бросить повозки у Лобра; за нами тянулся
длиннейший хвост измученных вьючных лошадей.
Распутица! Распутица! Это слово само ложилось на развеселый мотивчик,
и я все насвистывал его к негодованию гона Эрафа. Бедный старик еле сидел
в седле, он совсем пожелтел и высох - да и все мы были не лучше. Только
Эргис был бодр и свеж, он да его поджаренный конь; только у них хватало
силы проезжать вдоль всего каравана, следя за порядком.
А вот мой бедный Блир сдал. Втянулись бока, потускнела шерсть, даже
на шпоры он отвечал лишь укоризненным взглядом.
Точь-в-точь таким, каким встретил меня сейчас Эраф.
- У благородного гинура хорошее настроение?
Лишь в крайнем раздражении он так меня величал; впрочем, оно не
покидало его от Арзера.
- Мужайтесь, биил Эраф! Эргис знает одну лесную дорогу - два дня, и
будем в Согоре.
- Надеюсь, господь еще раньше избавит меня от мук!
- Зачем же поминать о смерти, когда счастье у вас в руках, и ваша
слава в зените? Вам еще предстоят великие дела и немалые почести!
Напоминание о почестях его все-таки взбодрило, и старик спросил уже
не сердито:
- Позвольте узнать причину вашего веселья, биил Бэрсар. Может это и
меня развеселит?
Я засмеялся и протянул скрученное в трубку письмо.
- Нет уж, увольте читать на ходу! От кого?
- От командующего, его гонец встретил нас в Азаре. Калар Эсфа
извещает, что распутица остановила наши войска под Биссалом, и он будет
там ждать установления дороги.
Это была единственная наша размолвка: я велел вывести войска из
Лагара, когда нашим переговорам было еще далеко до конца. Конечно, Эраф
был прав - нам это здорово повредило. Так повредило, что пришлось
обращаться к Тубару. И все-таки я тоже был прав. Крир стоит под Биссалом,
это всего пять дней до восточной границы, и кеватцы уже не застанут нас
врасплох.
Прежняя улыбка шевельнулась на губах Эрафа.
- А почему он извещает об этом именно вас?
- Потому, что именно я его об этом просил.
- А зачем вы его об этом просили?
Вот неугомонный старик! Еле жив - и все равно не смирится с вопросом
без ответа. Должен выяснить, докопаться, разгрызть орех до ядра. Господи,
как я его любил в такие минуты!
- Чтобы знать, возвращаться ли мне в столицу или ехать прямо в
Бассот.
- Господи помилуй, уж не из железа ли вы, биил Бэрсар? - вскричал
старик удивленно.
- Увы, мой друг, только из плоти. И если честно - этой плоти очень
хочется отдохнуть.

Как ей хотелось отдыха, бедной плоти! Я устало качался в седле,
засыпал, просыпался, Отвечал на вопросы, что-то спрашивал сам, а дремота
уже лежала на плечах теплым грузом, закрывала глаза, навевала грезы. Так
хорошо было грезить, как я, вернувшись из странствий, войду в свой дом - в
тот единственный дом на свете, который я вправе назвать своим, - и там
меня встретят Суил и мать...
Но в сладостях этих грез таилась горечь; она будила меня, возвращала
усталость и боль в измученном теле - и мысли. Нерадостные мысли, от
которых некуда деться.
Я не могу вернуться в свой дом и повидать свою мать. Она в залоге у
Братства. Если я изменю, они убьют мою мать. Нет, я не изменю. Лучше я сам
приду к ним в надлежащее время. Как я легко смирился со своей несвободой!
Есть ведь Баруф, и он мне может помочь. Сможет? Конечно! И я попаду к нему
в руки. Цепь на цепь, несвободу на несвободу? Лучше уж Братство, оно может
отнять только жизнь. Я стыжусь этих мыслей, мне тягостно и противно так
думать. Баруф - мой друг, он любит меня и желает мне только добра. Да! И
желая добра, он поможет мне сделать выбор, очень нелегкий выбор, который
еще предстоит. В том и беда, что выбор еще предстоит, и выбрать я должен
сам.
Я еду и думая о Баруфе, и эти мысли горьки, как желчь. Мы слишком
похожи и слишком нужны друг другу, мы вместе - страшная сила, и это пугает
меня. Мы ничего не хотим для себя, наша цель благородна, и поэтому мы
опасны вдвойне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105