Ц Что же касается слов, сказан
ных отцу Вадимом Сергеевичем, то не являются ли они идеологическим обосн
ованием предательства?»
«А он Ц жив?» Ц еще раз очаровательно улыбнувшись, спросил Шлепянов. «Не
знаю. У меня, когда роман с моей невестой Анной Васильевной начинался, еще
до ее брака с дураком этим Быстриковым, Ц она скоро его бросила, конечно,
поскольку он ее не удовлетворял ни в физическом, ни в нравственном отнош
ении, Ц так она с меня слово взяла: чтоб, говорит, всех этих Нейбауэров, Дре
йнеров, Кондауровых и Фонихиных и духа здесь не было. Я обещал и верен этом
у обещанию по сей день».
Он очень устал. Мы откланялись. «Изменить свою схему жизни, Ц сказал Шлеп
янов, когда мы шли по Маросейке, Ц невероятно трудно. Еще труднее, чем в зр
елом возрасте полностью перейти со своего языка на другой. В этом Ц огро
мный риск. Человек, меняющий схему, скажем, в середине своей жизни, может н
еожиданно оказаться в конце чужой или даже снова в начале своей собствен
ной. Неудивительно, что Вадим Сергеевич предпочел продолжение Ц и завер
шение Ц своей схемы крайней опасности ее смены. А уже самое бессмысленн
ое Ц это уехать в другой мир, продолжая жить в своем. Так вот именно и живу
т безнадежные души в чистилище, по Сведенборгу. Не забывайте, однако, что и
м-то, Вадиму Сергеевичу и Михаилу Ивановичу, в 1918-м было чуть больше тридца
ти, а вам уже тридцать семь, и ни о каких опасных изменениях схемы вашей жи
зни пока что и мысли не было». Я, разумеется, стал возражать, что какая уж та
м опасность, когда оставаться было опасно, а не уезжать. Ведь все эти, из ег
о компании, кого «взяли» или «брали», Ц это от них-то ни следа, ни пылинки
не осталось, а уехавшие выжили все-таки в основном. И не мог Вадим Сергеев
ич не знать, что он всегда, день и ночь, на очереди туда же. Но сам я чувствов
ал, что довод этот банален и упускает из виду что-то очень важное.
«Это две очень разные опасности Ц опасность сменить схему и опасность с
мерти, Ц подумав, ответил Шлепянов. Ц Я предполагаю Ц и только на основ
ании того, о чем мы с вами сейчас узнали, Ц что Вадим Сергеевич не считал с
ебя ни жертвой, ни даже объектом совершавшегося в те дни и года. Напротив,
он должен был бы себя считать хотя и не явным, но субъектом, более того Ц д
ействователем, агентом в событиях того времени. А у агента совсем иное, не
жели чем у других типов людей, отношение к событиям. Даже Ц а может быть, в
первую очередь Ц к событию своей смерти. Это Ц его смерть, и он не хочет д
ругой, как он не хочет и другой жизни. Но все это Ц об агенте как типе, а не о
Вадиме Сергеевиче, которого мы еще совсем не знаем».
Так мы дошли до Охотного Ц и уже выпили по первой чашечке кофе в кафе «Мос
ква», когда я его спросил: «А что же тогда был Михаил Иванович, антипод пре
дателя, так сказать, Ц тоже агент? Разумеется, совсем уже предположитель
но, ибо о нем-то мы уж решительно ничего не знаем». Ц «Я Ц киношник, Ц ска
зал Шлепянов, Ц мне нужен эпизод, хотя бы один, и обязательно с прямым дей
ствием. Иначе я просто ничего не увижу. Посмотрите, хоть из вторых, а то и тр
етьих рук, но мы уже знаем пять, по крайней мере, эпизодов с Вадимом Сергее
вичем (я рассказал ему о сцене в зимней электричке), да? И если моя гипотеза
о его типе верна, то он, конечно, никак не мог бы быть агентом Чека или чего-
либо еще в этом роде: настоящий агент может быть только своим агентом. Хор
ошо, теперь допустим, что кузина Аленушка была права и что Михаил Иванови
ч был антиподом нашего треклятого Вадима, о'кей! Но что есть антипод агент
а, действователя, все равно Ц тайного или явного? Вы скажете Ц объект, же
ртва, пассивный материал, да? Ничего подобного, ибо такие Ц не в счет. Един
ственный реальный антипод Ц и почти всегда друг агента Ц это наблюдате
ль! А? Не ожидали? Оттого и вам в ваших поисках следов и отгадок я бы пореком
ендовал придерживаться именно этой, пока еще чисто спекулятивной конце
пции: в той кровавой каше 17 21-го ищите наблюдателя. А найдете, тогда и спроси
те, себя или его самого, если он вдруг еще жив, а не Михаил Иванович ли он?»
Ц «Ну, а все-таки, Ц продолжал настаивать я, Ц а не могло бы одно его имя-
отчество сказать вам хоть что-нибудь Ц вам, с вашей уникальной памятью н
а имена и обстоятельства? Ну попытайтесь, пожалуйста».
«Тогда, пожалуй, начнем с фамилий, уже упомянутых кузеном Кириллом, черт е
го побери, Ц начал Шлепянов. Итак, Кузьма Феоктистович Сакелович, подъес
аул из кубанцев. Как его не замели до 21-го, Бог один знает. Горшунов Ц поруч
ик Ее Величества лейб-гвардии Уланского. Георгий Казимирович Де Рейнер
Ц явно отец вашего Егора, пошел на фронт вольноопределяющимся. Его отец
был банкир и пароходчик. Кондауровы Ц это не загадка, их все знают. Я с Леш
кой Кондауровым (видимо, внучатым племянником) в одном классе учился. Все?
Нет, еще какие-то Фонихины были упомянуты. Странная фамилия... О! Конечно же
, как Де Рейнер стал Дрейнером, так же... кто бы это мог быть? Ну конечно, барон
Ц не русский жалованный, а истинно германский Ц фон Эйхен. Георг Леопол
ьд, а дальше забыл. Было третье имя Александр, кажется. Правильно! Сын его, В
ладимир Александрович, студент-медик, был приятелем Мариенгофа. Он, по-мо
ему, как-то выжил... Нет, неожиданно резко оборвал он сам себя, Ц надо найти
человека и, если он окажется Вадимом Сергеевичем, спросить его в лоб о Мих
аиле Ивановиче, ибо... Ц здесь он сделал риторическую паузу, Ц ибо не было
и нет могущего оказаться Михаилом Ивановичем. Я чувствую, что он был Ц а
если еще жив, то и есть Ц фигура абсолютно однозначная, и никакой вероятн
ости или неопределенности в отношении его быть не может;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63