Вообще я д
умаю, что когда они «выходят на публику», то делают это из-за слишком остр
ого чувства своей собственной несвоевременности и неуместности, пока э
то чувство не отрефлексировано ими же как вневременность и безместност
ь. Ибо когда наконец приходит их время, то они обычно остаются полностью в
своей частной жизни, а там Ц как выйдет.



Глава 7
Дачная сцена

Ценой добровольного прозаич
еского труда он оплачивал необходимость своих поэтических устремлений
.
Джозеф Конрад

Это была последняя подмосковная сцена в моей жизни. Беседуя с настоящим
Вадимом Сергеевичем, я не мог не чувствовать игры их (его и Михаила Иванов
ича) характеров Ц вот что, видимо, придавало такое очарование этой паре. И
так, постараюсь изложить услышанное почти протокольно и, как уже говорил
ось выше, своим языком. Михаил Иванович был всегда в делах. Точнее, уходил
в дела. Уходил Ц от чего?
Это случилось определенно до лета 1911-го, когда, следовательно, ему было око
ло двадцати пяти лет. Он пригласил Вадима Сергеевича и еще двух приятеле
й на ужин, но не в ресторан, а в частный дом, владелец которого был им неизве
стен и отсутствовал. Тихо и даже вроде робко он сообщил им, что полагает их
способными понять, а себя Ц объяснить примерно следующее.
Что верность идеалам, каковы бы они ни были, невозможна без явных, реальны
х вещей и действий. Что такой вещью и таким действием может служить предл
оженный им и его петербургскими друзьями особый, розенкрейцерский Риту
ал Ц он-то и будет залогом их верности идеалу. Что он не собирается их вер
бовать ни в какое тайное общество, но что, по его мнению, нынешние обстояте
льства таковы, что неизбежно и немедленно губят благородные порывы инди
вида, коль скоро эти порывы выносятся на публику, на суд общественности, т
ак сказать, даже Ц и тем более Ц если они общественностью принимаются. Ч
то, без сомнения, ошибки и тогда возможны, но, по крайней мере, тогда ты буде
шь связан клятвой с людьми тебе близкими и не считающими твои идеалы еру
ндой или сумасшествием. Розенкрейцерский Ритуал он полагал той «духовн
ой подставкой» для индивида, имея которую тот сможет свободнее думать о
событиях и ситуациях, и одновременно той сценой, на которой будут «разма
тываться» (его выражение) эти события и ситуации. События и ситуации, коне
чно, тебе чужие, но раз уж ты в них оказался, то приходится быть в них активн
ым. Иначе ты окажешься Ц если уже не оказался Ц их жертвой, что противно
самой идее свободы («свободный не может быть ничьей жертвой» Ц его слов
а). Ритуал поможет тебе Ц как то, что есть не-твое и ничье. Так ты можешь пол
учить шанс «пробить символическую стену не-свободы».
Дальше. «Символическое» не значит «несуществующее». Напротив, символ в э
том случае предполагает ту объективность дьявольского, серого, которой
противостоит Высшая Объективность Божественного, символом которой в э
том же случае является Роза и Крест розенкрейцерского Ритуала. «Не стран
но ли, Ц продолжал вспоминать Вадим Сергеевич, что из всей компании я был
единственный коренной москвич. Один из нас, Жорж Этлин, еврей-студент род
ом из Белгорода, раз спросил, а зачем вообще ввязываться в политику, когда
уже и так ясно, что все, что из этого может произойти, будет заведомо тольк
о хуже. Михаил Иванович Ц сейчас мне трудно вспомнить, что именно он сказ
ал, но что-то в том смысле, что страна ждет особых людей, которые могли бы за
ниматься политикой, в нее не ввязываясь, лично не ангажируясь, и что поэто
му лучше, пожалуй, не становиться членом ни одной из партий, но что при это
м что-то все-таки должно за тобой стоять Ц и это эзотерический обряд. Пот
ом Михаил Иванович говорил еще, что надо руководствоваться идеалом добр
а, а не идеалом борьбы со злом, даже если сейчас Ц или даже на долгое будущ
ее Ц преобладание зла совершенно очевидно».
Когда я спросил Вадима Сергеевича, означает ли последнее утверждение, чт
о в то именно время, то есть в 1911-м, в их кругах имела хождение идея или теори
я, что должно быть хуже, чтобы в конечном итоге стало лучше, то он ответил, ч
то эта идея действительно имела хождение и даже пользовалась известной
популярностью. Взять хотя бы такого знакомого Михаила Ивановича, как Але
ксей Максимович, Ц тоже человек из провинции, время от времени триумфал
ьно появлявшийся в Москве, Ц он так именно и считал. Михаила Ивановича бе
седы с ним, хотя и весьма редкие, всегда ввергали в тоску. После них он даже
напивался, к чему в общем не имел особой склонности. Сам Вадим Сергеевич н
и разу при этих беседах не присутствовал, но был убежден, что Алексей Макс
имович искренне считал, что ЧХТЛ (»чем хуже, тем лучше»).
Это имя было мне, конечно, слишком знакомо, чтобы я мог удержаться от вопро
са, а не сохранил ли он свою приверженность этой точке зрения до конца сво
ей жизни. Вадим Сергеевич сказал, что, безусловно, сохранил. Он рассказал,
как посетил Алексея Максимовича в 1934-м в его особняке на Малой Никитской и
между прочим спросил его об этом. Тот долго смеялся (было чему!) и сказал, чт
о хорошо ли, плохо ли, а все выходит, как по писаному. Михаил Иванович, однак
о, так никогда не считал Ц даже много позже, когда основания для этого сде
лались гораздо более вескими. Все свои дела Ц а их было несметно много Ц
он вел, как если бы был совершенно уверен, что решительно ничего хорошего
из этого не выйдет, но что все равно делать их следует Ц хотя бы потому, чт
о ничего иного по судьбе ему не остается Ц так же, как и знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63