Все ниточки связей, кажется, давно оборвались. Его сын Иван
был в Итоне и Кэмбридже. Но и его здесь никто не помнит.
Сэр Эдвард. Я сам старый итонец. Но, простите, разумеется, я прек
расно помню Майкла. Сейчас я пытаюсь восстановить в памяти его лицо. Когд
а, вы говорите, он умер, в пятьдесят шестом? Хорошо. Сейчас я быстро просмот
рю книги посетителей моего тестя в его имении Эйдон-Холл близ Дэвентри з
а двадцать лет, предшествующих смерти Майкла. Это не займет много времен
и. Вы меня премного обяжете, если позвоните мне через пятнадцать минут.
Недоумевая, ибо в моем случае это заняло бы часа два, я все же позвонил ров
но через пятнадцать минут.
Сэр Эдвард. Благодарю вас. Согласно записям, Майкл и его жена п
осетили Эйдон-Холл 5-го марта 1949-го г , а потом 16-17-го марта 1951-го. В первый раз он
и были вместе с весьма тогда известным доктором Плешем и одним знамениты
м виолончелистом. Помню, что мой будущий тесть Ц тогда я только еще ухажи
вал за Вирджинией говорил о Майкле с восхищением. Сейчас, разговаривая с
вами, я вижу его лицо, светлые, совсем еще не седые волосы, очень легкую Ц х
отя ему должно было быть сильно за шестьдесят Ц походку. От него исходил
о необычное обаяние. Он говорил очень тихо, но сколько бы ни было людей в г
остиной Ц его все слушали. Это, пожалуй, все, что я могу вспомнить. Кто бы ещ
е мог его знать? Да, конечно, Джослин Хамбро, но он пропал где-то в Южной Аме
рике. Дядя Джон умер десять лет назад, а лорд Нормам Ц все тридцать. Были, м
ожет быть, другие, которых я не знал или не могу вспомнить.
Я. Я бы продолжил. Поэт, одно время бывший его близким другом, ум
ер пятьдесят восемь лет назад, последний русский Премьер Ц двадцать вос
емь, а «молодой» Коновалов (профессор в Оксфорде) Ц двадцать. Из менее ста
рых, кто еще жив, никто ничего не помнит ни о нем, ни даже об Иване. Мы отделе
ны от него стеной смерти.
Сэр Эдвард. Я не знал, что Поэт был его другом. То, что вы называе
те стеной смерти, я бы назвал стеной забвения: человек исчезает из памяти
знавших его людей задолго до того, как они умирают. Дайте мне несколько дн
ей. Если я еще что-нибудь вспомню, то вам напишу. Но одно я помню очень четко
Ц мое впечатление, что Майкл был совершенно особый человек.
Я. Странный (strange)?
Сэр Эдвард. Нет, именно Ц особый (exceptional). Я думаю, что в нем было ред
чайшее сочетание необычайной живости темперамента с удивительным спок
ойствием.
Теперь назад, в именье Брандов, Эйдон-Холл, через хотя и весьма старое, но в
се еще настоящее Елбановского.
«Ранним утром в начале марта 1949-го, Ц начал свой последний рассказ Елбано
вский, Ц я зашел к Мишелю в Гровенор-Отель, чтобы сообщить, что накануне б
ыл убит его старый товарищ и компаньон по ликвидации банков, Артур Шалер.
Жена Мишеля была еще в постели, и мы пили кофе в маленьком салоне. За стено
й кто-то тихо, но очень ясно говорил по телефону по-русски. «Скорее, скорее
, я больше не могу ждать, я обожаю тебя, моя ненаглядная», Ц неслись чужие с
лова.
«Ты еще можешь слышать слова любви, произнесенные другим?» Елбановский н
е знал, к кому Михаил Иванович обратился с этой фразой, к нему или к себе са
мому. И дальше, «видно, век кончился для меня несколько раньше, чем для дру
гих». Ц «Но ведь Шалера убили, значит, век продолжается?» Ц «Нисколько. О
ни не знают, что убили мертвого и что сами мертвы».
«Н-да, Ц задумчиво произнес Елбановский. Ц Артур, наивный галицийский
еврей с венским образованием и английской женой, ввязался не в свое ебан
ое дело, которое он завершил, по-видимому, вчера рано утром в устье Темзы, с
шеей, намотанной на винт прогулочного катера „Брейсноз”...» Ц «Неввязав
шихся не было, Ц резко оборвал Михаил Иванович, Ц но все-таки остается п
онимание того, что ты делаешь, ввязываясь, и, главное, что ты от всего этого
хочешь». Ц «Старая песня, Ц подумал Елбановский, Ц это я от него в девят
ьсот тринадцатом слышал». Но вслух сказал: «Давай-ка я около тебя побуду н
емного, так месяца два-три. Ты же знаешь, там, где я, вещи не происходят по пл
ану других. Ну так, для верности, скажем». Ц «Нет. Мне все это совершенно бе
зразлично, почти как в октябре девятьсот семнадцатого. А остальное, ну, Ив
ан в возраст входит и, Ц он чуть кивнул в сторону спальни жены, Ц с этим я,
наверное, вряд ли что могу сделать. Дела кое-какие надо закончить для них.
Для себя, Игорь, для себя Ц ничего. Надо ехать. Нас Бранды ждут. После ланча
будет виолончель. Бетховен и Шуберт».
Все оказалось совсем не так, как я предполагал во второй, да и в начале это
й части. Роман заканчивается сам собой, так как безвозвратно потерян объ
ектив в его как пастернаковском, так и объективно-материальном смысле. И
бо исчез сам объект, то есть его, Михаила Ивановича, прошлое, потерявшее св
ою уникальность и слившееся с моим, да и с чьим угодно другим. Да, в гостино
й брандовского дома в Эйдон-Холле еще четверть века будет петь виолонче
ль Григория Пятигорского под шуршание осенней листвы, но это все уже не в
ажно, ибо, как любит повторять Квинт, когда объекты меняются местами друг
с другом, то и тебе, видящему и пишущему, приходится менять свое место. Вид
имо, в одну из таких попыток моего перемещения объектив и потерялся.
Укутывая в беличью доху свою все еще божественно красивую жену Ц ей не б
ыло и сорока, Ц он попросил шофера по дороге в Лондон остановиться на пол
часа в Кембридже. Они уехали от Брандов засветло, чтобы успеть повидать с
ына в колледже. Последнее, однако, служило и предлогом, чтобы увезти ее до
обеда и не дать ей напиться в чужом доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63