Да завтра с утра аудиен
ция и сразу же совет в Дирекции Императорских Театров. А вы говорите Ц ми
ллионер. У миллионеров тоже не все устроено бывает.
Но вернемся к Михаилу Ивановичу. С Пьереттой разделаться невозможно и он
постоянно ездит в Канны. Зато Станиславского разлюбил решительно и боль
ше не ездит в Москву на спектакли Художественного. В его думанье и чувств
е к Поэту накапливается все больше «нет». Чем дальше вверх, тем меньше вар
иантов. Как в «Розе и Кресте», только два Ц Бертран и Каэтан. Заканчивая п
ьесу, Поэт видит, что Бертран получился немного вульгарным, но он ведь и до
лжен таким быть. Михаил Иванович видит, что его история с Пьереттой Ц вул
ьгарный водевиль, который ему, рафинированному меломану и вагнерьянцу, п
ридется досмотреть до конца, с полной оплатой ангажемента и царскими чае
выми билетерам. Но и здесь опять расхождение с Поэтом, раз уж так случилос
ь, то это Ц твое. Поэт сам выбрал Бертрана (и революцию Ц забегая вперед). А
он в пьесе Поэта выбрал Каэтана (и Пьеретту глядя назад). Поэт заплатил мн
ого дороже, но это Ц уже задним числом.
Он Поэту: «Я человек совсем частный. В мои дела втянуто множество людей, но
за них я не отвечаю. Отвечаю только за самых близких, ну и за себя, как могу.
Вы боитесь кары и призываете ее на ваши головы. Но Бог вам судья, призывайт
е, если хотите, но только на свою. Да и то, знаете, даже если это ваше личное д
ело, неудобно как-то. Любое дело нуждается в споспешествовании. В умилост
ивительной жертве, на худой конец. А вы сразу с искупительной начинаете».

Михаил Иванович видел зло как изначальное, всегда тянущееся за ним в нас
тоящее. Эсхатология, как и космическое самоощущение, в нем полностью отс
утствовали. Он был человеком своего микрокосмоса.
Поэт все меньше любит свою пьесу (»язык суконный, с души воротит»), и все бо
льше Ц «Петербург» Белого («Есть такие места... что все становится иным... д
аже неудачное, до и после них в книге...»). Уговаривает Михаила Ивановича пе
чатать роман, тот пожимает плечами Ц не слишком ли много «скрытых смысл
ов»? Все время приходится «отделять идеи от вещей», как будто Белый стыди
тся ясности.
Он заставляет Поэта дописывать и переписывать пьесу. Странное времяпре
провождение, мучающее одного и слегка забавляющее другого. Поэт огорчен
и жалуется: «Все, что мне говорят все мои, я говорю Михаилу Ивановичу... пото
м это возвращается ко мне от него... моими мыслями и словами». В конце февра
ля 1913-го Поэт рассказывает ему о критской культуре 2-го тысячелетия до н. э.
и резюмирует: «Там было все правильно, кроме основного». Михаил Иванович
недоумевает, дескать, если смотреть на это, как сделанное для кого-то, то к
ак мы можем знать? Поэт в конечном счете согласен: все дело в «для». Для нар
ода, для vulgus'a Ц не знать этого и есть заблуждение и трагедия людей искусств
а. Михаил Иванович, как всегда, пожимает плечами, ну какая уж там трагедия.

Так беседуют два молодых человека. У всякого искусства два лица. Одно вну
трь, другое Ц наружу. О критском мы знаем только то, что наружу, да и то, едв
а ли. Свое мы можем видеть и изнутри, Ц пока видно. Михаил Иванович хочет, ч
тобы в «Розе и Кресте» все было страшно Ц «действительность 14-го в. опере
жала воображение», искусство 20-го опережает действительность. Великие а
ртисты Ц ты им смотришь в глаза, а там отражается... другой. Такой и Дягилев
, который ходит «не один», такие же... «из массы народной», Шаляпин с Алексее
м Максимовичем. И тут же рядом два чистых гения Нижинский и Стравинский. Д
а, Дягилев «все устроит» так надо. Мир начала века давал «дягилевоподобн
ым» и «горькоподобным» избыток пространства. Поэт видел в них силу. У Мих
аила Ивановича не было к ним ничего, кроме отвращения. Поэт жаловался, что
с Белым его «жизнь развела». Еще год-два и жизнь (война?) разведет его и с Ми
хаилом Ивановичем.
Пока что Михаил Иванович мечется между Каннами и Петербургом. Боится Пье
ретту и живет с ней. Поэт не боится жену, с которой не живет, беспокоится об
издании книг, своих и друзей, и мечтает о вечном союзе «двух истинных худо
жников», не замечая начавшегося отдаления.
Михаила Ивановича все труднее застать дома. Михаил Иванович обожает «Не
знакомку», но этого недостаточно. В чем проблема? Ц как спросили бы мы, из
конца 20-го века? Сейчас ясно: проблема была не «поэт и толпа», не «герой и ма
сса», даже не «я и вы», а совсем просто и жестко Ц «я и мы». Поэт боялся оста
ться без «мы». Сначала Михаилу Ивановичу казалось, что Поэт просто валяе
т дурака. Но весной 1914-го на Английской набережной после долгой прогулки с
Поэтом (последней, может быть) почувствовал он, что тот не хочет быть одино
ким рыцарем и что дурно написанная (ну и что ж из того?) «Роза и Крест» не ста
нет орденским самоучителем для начинающих. Орден Ц это не компания (»Бо
ря, Женя и я»), а союз равно-обреченных и равно-готовых к поражению.
Пьеретта беременна, а в столице интрига против назначения Михаила Ивано
вича управляющим оперной и балетной труппами императорских театров. Но
25-го июля он уже едет в Киев уполномоченным Красного Креста в Южной Армии.
За месяц до того Поэт записывает. «Мне с ним все труднее и труднее». Перед
отъездом Михаил Иванович говорит Елбановскому Ц они гуляли по Морской,
Ц что России не остаться как она есть. Ну просто по судьбе не выходит, и чт
о Германию необходимо победить, чтобы не стать ею, «хуже этого ничего не м
ожет случиться». «Неужто не может?» Ц простодушно спросил Игорь. У него в
это время был в разгаре роман с немкой, дочерью швейцарского консула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63