Спекторский Ц от spector, «видетель», «смотритель» (а не от spectrum, «
видимое», «обозреваемое»). Пишущий роман повинуется силе того, в ком он об
ъективирован: тот видит, а пишущий это записывает и так «пишет того» Ц ми
р романа своими глазами не увидишь. А если увидишь, то не напишешь. А если н
апишешь, то это не будет роман. Точнее, пишущий повинуется силе своей ситу
ации, ситуации своего объективирования в «другом», то есть повинуется об
ъективу как объективности этой ситуации, а не как оптическому инструмен
ту, через который смотрят. Здесь значения квазилатинских spector и objectivum совпада
ют, и тогда «повинуясь силе объектива» будет (для Пастернака) означать «п
овинуясь силе Спекторского» (даже Игорь Смирнов допускает, что сказанно
е может иметь смысл как элемент теории романа). С другой стороны, внутренн
яя необходимость писать роман может возникнуть и в силу просто отсутств
ия внешней необходимости это делать Ц ну, скажем, когда ни за что другое т
ебе все равно денег не платят; тогда уж лучше писать роман, если хочешь, ко
нечно. Спекторский Ц полуеврей (по Повести, а не по поэме). Это Ц чтобы под
черкнуть другое в другом. Хотя, в данном случае «другим» может считаться
его русская половина, поскольку Пастернак был евреем. В общем, Михаил Ива
нович, как и Спекторский Ц наблюдатель, а не действователь, хотя как и тот
(но гораздо сильнее), прельстившийся действием и практически сменивший
свой тип, за что ему пришлось заплатить, и весьма дорого.
Сейчас поздно. Совершенно необходимо полностью перестать думать о двад
цатом веке до его окончания. Он не потерпит ретроспективы Ц и в двадцать
первом о нем лучше молчать, набрав в рот воды. Как молчал Михаил Иванович о
своей России с момента ее окончания. О веке и Европе, однако, хоть редко, но
говорил. Потом, много позднее, стал опять говорить о России, но по-другому,
попозднему.
Третья и последняя фигура, появившаяся в тот ранний вечер в гостиной Мих
аила Ивановича (себя я не считаю), была, во-первых, гораздо выше ростом всех
остальных (считая и меня), а, во-вторых, не давала решительно никакого пово
да думать о ней как об «оболочке, набитой страданием». Да чего там! Все это:
сухощавость лица с монголоватыми высокими скулами, широкий рот, глубоко
посаженные темные глаза, жилистое тело с непомерно длинными, от пояса, но
гами в светло-серых брюках с божественно отглаженной складкой Ц все эт
о было одним с чувством веса, покоя и движения. Престарелый клабмен моих п
озднейших лондонских встреч, а там, в полутемной петербургской гостиной
, двадцатичетырехлетний земляк Михаила Ивановича по глуховскому казач
еству, Игорь Елбановский, описывая гигантский полукруг под потолком рюм
кой с коньяком, выходящему из ванны Михаилу Ивановичу: «Bonjour, bonjour, bonjour de nouveau, поско
льку завтра утром я тебя не увижу. Этот интеллигентный семит призывал те
бя побить камнями блудницу революцию, не ведая, что вещает одному из ее не
законных отцов. Кстати, mon cher, имя покойного старшего брата твоего Наума был
о Берл. Родные звали его Беба. Держу пари, что своего первенца Наум назовет
Бернард, вместо Берл, но родные все равно будут звать его Беба. Направлени
е семейной традиции Бреусов Ц в будущее, которого они сами еще не ведают.
Таковы литваки, светлые и рыжие. Евреи херсонские и николаевские предпоч
итают смотреть себе под ноги и не заглядывают слишком далеко в судьбы св
оих еще не рожденных отпрысков. Ну, хорошо, что же тебе сказал Наум?» Ц «Чт
о я вру, и что врать Ц нехорошо». Ц «Но ведь он не мог не знать, что ты сам эт
о прекрасно знаешь?» Ц «Он хотел Ц ответ. Его вопрос Ц как обет, и мой отв
ет Ц тоже как обет. Вся беседа была ритуальной». Ц «Ноты Ц ответил?» Ц «
Частично. Я не хотел себя связывать дополнительными обязательствами. И в
се это, знаешь, когда из каждых ста довезенных до России английских оруди
й на фронт попадает самое большее тридцать, из которых десять почему-то н
е стреляют. Пришли в негодность от долгого пути, я полагаю». Ц «М-да, Ц ра
здумчиво произнес Елбановский, проходя вслед за Михаилом Ивановичем в п
ереднюю и подавая ему пальто, Ц в прямоте Наума намек на двусмысленност
ь правды. Есть две непримиримые правды Ц правда революции и правда о рев
олюции. Когда революция себя сама погубит, мы спросим, а не достойны ли мы
осуждения за то, что не дали ей погубить и нас?»
«Мой ответ будет Ц достойны», Ц сказал Михаил Иванович, выходя из кварт
иры, и подумал, что если в вопросе Елбановского слово «революция» замени
ть на «Пьеретта», то это будет полной правдой о ней и о нем.
Теперь он сам, если бы захотел, и те, кто были с ним, если бы они умели смотре
ть и слушать, точно бы знали, как он будет жить до конца своих дней и каков б
удет этот конец.

Глава 12
Здравствуй и прощай

Вам здесь выпадает дальняя д
орога и случайный человек на вашем пути.
Из гадания

Есть люди, присутствие которых мешает пониманию ситуации. Как если бы он
и явились сюда по чьему-то поручению, но ошиблись местом или временем. Неу
местные и несвоевременные, они сосредоточенно выполняют свою работу, ну
жную неизвестно кому и зачем. Когда же событий, требующих не-понимания не
происходит, то такие люди не замечаются, либо их вообще нет. Как правило, о
ни выходят целыми из всякого рода переделок Ц их редко убивают, обычно о
ни умирают в своих постелях, хотя и не обязательно в преклонном возрасте.

Игорь Феоктистович Елбановский был именно таким человеком. Он появился
в караульном помещении Петропавловской крепости 25-го декабря 1917-го, предъ
явил свое удостоверение РСПУХ и потребовал немедленного свидания с гра
жданином бывшим министром иностранных дел, в чем ему не могло быть отказ
ано в силу исходящих от него волн абсолютной незаинтересованности в чем
бы то ни было, включая исход этого порученного ему (неизвестно кем) дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63