.. идентификации м
оей личности. Моей? Уж не думают ли они, что меня Ц два? Или Ц ни одного? С со
дроганием вспомнив о зловещем предостережении Квинта позапрошлой ночь
ю и решив, что уж лучше бы меня, пусть бесплатно, укусила Эберова овчарка, я
грустно побрел за полицейским франтом в другой конец зала для прилетающ
их.
Сорок битых минут я сидел на высоком вертящемся табурете, пока они меня с
личали с бесчисленными фотографиями, арабских террористов, должно быть.
Ни единого вопроса или даже звука с их стороны. Вдруг я заметил, что пожило
й франт открывает мой паспорт и аккуратно выкладывает на стол заложенны
е в нем билет и бумажку с телефоном и адресом Эбера. Выражение его лица изм
енилось настолько резко, что можно было бы подумать, что он обнаружил фот
ографию своей последней любовницы с нежной надписью мне. «Вы, э-э, вы... давн
о знакомы с господином Хюбертом, господин доктор?» Ц «К сожалению, у меня
нет возможности обсуждать с вами хронологию моих знакомств, господин ин
спектор». Франт исчез через маленькую дверь в глубине комнаты и, вернувш
ись через две минуты, протянул мне мой паспорт: «Господин Хюберт будет жд
ать вас на станции ровно без четверти семь. Извините, пожалуйста, за причи
ненное беспокойство. Всего доброго, господин доктор». Ц «Нет, твердо ска
зал я, Ц нет и нет, мой дорогой инспектор. Даже если мне повезет с автобусо
м, я уже никак не успеваю на этот проклятый поезд, и при всем моем нежелани
и причинить вам беспокойство я вынужден категорически настоять на том, ч
тобы ваши люди сейчас же отвезли меня на вокзал. Иначе мне придется отмен
ить наш ужин с Эбером».
Моим зловещим предчувствиям не суждено было сбыться, так же как и мечтам
быть покусанным овчаркой. В огромном подвале, превращенном в охотничий м
узей Эльсхейма и освещенном гигантским восьмисвечником, я сидел, вытяну
в ноги под несколько напоминающим гроб дубовым столом (ужин через двадца
ть минут здесь же), с трудом удерживая в обеих ладонях тяжеленный гранены
й фужер с местным брандвейном. Я его спросил напрямик (как меня инструкти
ровал Джон в своем письме): «Зачем вы оказались в Каминье зимой 1940-го?» Ц «А
зачем вы оказались здесь, у меня в Эльсхейме, сейчас, осенью 1989го?» Ц «Чтоб
ы узнать, что произошло в Каминье зимой 1940-го». Ц «Этим вы сами и ответили н
а ваш вопрос Ц я тоже хотел узнать, что произошло, произойдет, или может п
роизойти в Каминье зимой 1940-го». Ц «Но не думаете ли вы, господин Эбер, что
я к вам приехал, чтобы самому отвечать на свои же вопросы?»
Эбер легко поднялся из-за стола, долил себе брандвейна, зажег сигарету от
свечки и сказал: «Стоит поехать в Мозамбик, на Мадагаскар, куда угодно Ц а
не только в Эльсхейм, Ц чтобы мочь ответить на свои собственные вопросы
. Но не хочу быть грубым с новым гостем (»Что вы, помилуйте, мне Ц одно удово
льствие!»). Нет доли незавиднее, чем быть орудием чужой судьбы, но если нич
его другого не остается, то приходится довольствоваться и этим, хотя чащ
е всего мы служим таким орудием и не знаем об этом. Надеюсь, господин профе
ссор, что вы приехали ко мне в качестве орудия вашей собственной или ничь
ей судьбы, но не моей, во всяком случае. Ибо мне пора уже собираться Ц холо
дная дорога, одинокий путь».
Он отпил из фужера и, жестом предложив мне сделать то же, стоя, начал.

Рассказ Эбера
В начале зимы 1940-го я узнал, что некто по имени Михаил Иванович, по непрости
тельной небрежности замешкавшись в Саарбрюкене, оказался под непосред
ственной угрозой ареста и неминуемого расстрела. Этого человека я знал п
о краткому его и своему пребыванию в Бергене, в 1931-м г., где он успешно скупал
задешево (была депрессия) грузовые пароходы, чтобы через три года еще бол
ее успешно перепродать их втридорога своим заморским клиентам. Мне было
тогда двадцать лет, и я проводил в Норвегии свои первые студенческие кан
икулы. Узнав, что я изучаю романские языки, он меня попросил перевести нес
колько деловых писем с испанского и португальского и щедро заплатил за э
ту для меня крайне легкую работу. Мы быстро подружились, насколько это по
зволяла разница в возрасте, жизненном опыте и образовании, Ц кажется, чт
о испанский и португальский были единственными западноевропейскими яз
ыками, на которых он не говорил и не читал. Недели через три после нашего з
накомства количество писем для перевода увеличилось настолько, что он п
оселил меня в своем отеле и буквально завалил работой, добавив к этому ещ
е и исправление и переписывание его собственных немецких писем.
Однажды, примерно за неделю до моего возвращения в Лейпциг, он постучалс
я ко мне в номер около трех ночи. Не снимая плаща и шляпы, присел на край пос
тели и необычно для него взволнованно и даже несколько невнятно стал объ
яснять про какое-то неотложное дело, требующее его срочного отъезда в То
рнио. Бросив на ночной столик пачку писем, он попросил меня ответить на ни
х самому в его отсутствие. «Помилуйте, Ц взмолился я, Ц но я же не в курсе
дела! Я могу перевести только то, что вы сами напишете». На что Михаил Иван
ович еще более взволнованно стал меня уговаривать, что, дескать, ну давай
те сделаем эксперимент, ответьте хоть на то, что сами поймете. Попытайтес
ь сделать это интуитивно Ц ошибка и неуспех попытки будут на его совест
и и ответственности.
Не дожидаясь ответа и уже направляясь к двери, он вдруг резко обернулся и
совсем другим тоном бросил, чтоб я не забыл сделать копии моих ответов и в
месте с письмами оставил их на его письменном столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63