Ц Как и все, ты садишься писать только когда всех
прочих дел так много и они так безнадежно запутаны, что просто не остаетс
я ничего другого, как послать все к черту и... писать. У тебя не может возникн
уть спонтанного импульса к творчеству. Ты делаешь что-либо только чтобы
не сделать чего-либо другого. Это Ц признак банальности».
Я (продолжая пить, что тоже Ц признак банальности): «Ну да, конечно, но рома
н Ц не история. Вернее, попадая в роман, „случаясь“ в нем, история теряет о
пределенность своего предмета. Здесь не спросишь Ц о чем это все? Да обо м
не! Так ведь ты же таким сроду не был Ц возразишь ты. Ну, а это Ц мое дело. Не
т, мы не смешиваемся, он и я. Просто здесь случайно обретается та эфемерная
единственная свобода обращения с собой, которая позволит тебе быть им
Ц с этим он, герой, уже ничего не может поделать».
Но почему же все-таки нам так необходимо встречаться Ц за водкой, коньяк
ом или чем угодно Ц и опять говорить о нас самих? Опять Ц банальный вопро
с, приглашающий к банальному же ответу! Да, чтобы «душу отвести», а именно
отвести ее от истории, истории вообще, твоей собственной, и той, в которую
ты попал и из которой Ц по здравому, а не пьяному размышлению Ц тебе едва
ли выпутаться. Ведь любовь, как и страдание, Ц вне истории. Но как трудно б
ез другого достичь той чеканной бесповоротности ответа на вопрос о себе
, без которой любое продолжение разговора останется репликой в сторону.
В конце концов, что знаю я, например, о племяннике Михаила Ивановича, Андре
е Муравьеве-Апостоле, приятнейшем, если судить по голосу, семидесятишес
тилетнем джентльмене, воспитывавшемся в Англии и живущем в Женеве? Один
телефонный разговор. Будет второй, чтобы договориться о встрече. А там чт
о? Откровение, раскрытие или Ц ничего, как почти во всех предыдущих попыт
ках!
Мы стояли перед Лондонской Библиотекой на Сент Джеймс Сквере. Жара чуть
спала, и Квинт сказал, что пойдем к нему, выпьем чего-нибудь. Он выпьет, пожа
луй, бренди, а я лучше ничего Ц тебе же надо завтра как-то добраться до Жен
евы. «Кстати, почему ты куришь такие отвратительные сигареты?» Ц «Чтобы
меньше курить». «Знаешь, твой Михаил Иванович, наверняка куривший Давыдо
ва, оказался неподготовленным к жизни Ц не имел счастья прочесть твой р
оман о нем». «Ну, разумеется, Ц продолжал Квинт, когда мы сидели у него на к
ухне, Ц теперь, когда все они умерли, а главный герой не оставил ни строчк
и о себе, ты можешь сделать все, что хочешь. То есть писать плохой роман вме
сто плохо документированной биографии». Ц «Я все время стараюсь делать
то, что хочу», Ц отвечал я, зная, что разговор еще не об этом. Но что Квинту е
два ли избежать нависшей в воздухе провокации. На всякий случай, я решил н
е пить, чтобы лучше запомнить, что он скажет. Как жарок этот лондонски и ию
ль! Как обычно, я не выдержал. Квинт налил мне фужер бренди и, поставив пере
д собой бутылочку минеральной воды Ц он и вообще-то пил мало, а сегодня б
ыл с машиной, Ц прижался мокрым лбом к ледяной поверхности бутылки и ска
зал: «Скорее бы нам с тобой выйти живыми из этого мертвого месяца». Ц «Я т
ебе плохая компания Ц ты меня ровно на двадцать девять лет моложе».

Рассказ Квинта
Это было после завтрака. На следующий день отец отправлял меня в Мальбор
о (мне исполнилось двенадцать). Мы сидели в столовой. Отец с дворецким пров
еряли по списку вещи, которые я должен был взять с собой. Мать была еще в по
стели (вскоре она умерла). Когда дворецкий вышел, брат сказал: «Ты отправля
ешь Квинта в Мальборо, прекрасно зная, что это Ц идеальная комбинация му
жского борделя с японским концлагерем. Ты сознательно и добровольно пос
ылаешь его мучаться». Ц «Ты просто жалок с твоей патетичностью, Ц пока
еще спокойно возразил отец. Ц Пять поколений Ренфилдов выходили из Мал
ьборо крепкими, готовыми к жизни людьми, исключая разве что тебя». Ц «Да,
безусловно, Ц ответил Харолд, садясь на край стола напротив отца, Ц пят
ь поколений алкоголиков, садистов и мужеложцев, включая тебя».
Отец раскуривал свою первую утреннюю гавану, руки его дрожали, и он слома
л сигару. Он аккуратно собрал со стола куски сигары в большую каменную пе
пельницу и швырнул ее в лицо Харолду. Я поймал пепельницу налету Ц ты зна
ешь эту мою способность ловить летящие предметы, Ц сел на стол перед отц
ом и сказал: «Папа, не сердись, пожалуйста, на Харолда. Он напрасно думает, ч
то я буду мучаться в Мальборо. Но если ты думаешь, что я выйду из Мальборо п
охожим на тебя или даже на Харолда, ты еще более ошибаешься. Мне, собственн
о, все равно, где жить или учиться. Но вы оба, пожалуйста, не рассчитывайте н
а мое страдание».
Мне казалось, что на этом инцидент завершился. Я ошибался. Брат соскочил с
о стола, сорвал со стены охотничий винчестер кузена Друри и от живота выс
трелил в отца дуплетом. Выстрелом сожгло край стола, опалило отцу левую р
уку и безнадежно испортило божественный кашгарский ковер, привезенный
из Урумчи шурином отца, полковником Манглером, в 1924-м году. Все это, как ты по
нимаешь, создавало большие проблемы для званого обеда вечером по случаю
моей отправки в школу. Надо было убрать из столовой обгорелый стол, перет
ащить туда стол из библиотеки и заменить два ковра, не говоря уже о распух
шей до огромных размеров руке отца, после перевязки не дававшей ему ника
кой возможности надеть смокинг. Все совершенно с ног сбились. Запах поро
ха и гари не хотел выветриваться из столовой (»Один сраный выстрел этого
ублюдка, Ц жаловался отец, Ц а сколько суеты, шума и грязи»).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63