Да и
вообще, будучи натурой несколько скептической, он подозревал, что с Росс
ией может случиться кое-что и похуже.
Жена Поэта тоже едет в Южную армию, медсестрой. Поэт остается в городе, уже
переименованном в Петроград. Издательство Михаила Ивановича прекраща
ет свое существование. «Роза и Крест» выходит в альманахе и не вызывает о
собых мистических откликов.
И Поэт, и Михаил Иванович были серьезны во всем: в денежных делах, в любви, в
политике, в болезнях. Серьезность была великой чертой эпохи и могучим ор
удием непонимания. Отсюда Ц поразительное в этих людях отсутствие ирон
ии и самоиронии. Но крайняя серьезность (как и крайняя несерьезность) нуж
дается в тайне. У Поэта и Михаила Ивановича «схождение по тайне» было поч
ти литературным, чтоб не сказать карикатурным. Не в силах оставить вихля
ющую стезю литературного полузнайки и повинуясь «силе объектива» (о кот
орой речь ниже), я стал писать Михаила Ивановича десятых годов с зыбким на
мереньем раскрыть тайну его предательства, столь упорно и легкомысленн
о приписываемого (в первой части романа) его московскому другу дяде Ваде.
Но чтобы тайне быть, ее надо сначала выдумать, потом запрятать куда подал
ьше и только тогда пускаться на ее поиски. И тут-то оказывается, что для од
ного персонажа одной тайны решительно недостаточно. Их надобно две по кр
айней мере, лучше Ц три. Тогда жизнь становится осью, на которой располаг
аются точки тайн, полем напряжения между ними, потоком времени, где один г
оризонт переливается в другой через шлюзы тайн.
Так что же Ц возмутитесь вы Ц значит тайна не может быть правдой? Напрот
ив, она-то именно и есть правда, правда, которая без тайны навсегда бы оста
лась плоским фактом моей и твоей жизни, не подлежащим розыску и раскрыти
ю. Бывает, конечно, что ты сам ее не знаешь, своей тайны. Тогда мне приходитс
я придумывать ее за тебя, но... ведь ты-то сам знаешь правду о себе, во всей ее
непререкаемости. И для этой голой правды сам кроишь и шьешь тайну. В этом
Ц твои воля и решение. Потом, при смене поколений, прекрасно зная, что для
«них» все это чушь и ерунда, ты все равно будешь держаться за эту тайну, бо
ясь того, что бесконечно страшней ее разоблачения Ц что если ее покров с
падет, то под ним не окажется ничего, даже позора. Но как сосредоточиться н
а чужой тайне, когда она давно уже прогорела трескучей петардой, не остав
ив ничего, кроме слегка обожженных пальцев и мимолетного праздного недо
умения!
Ах, как не равны себе могут быть наши тайны! Взять того же Поэта Ц ну, казал
ось бы, чего проще, три тайны, как три карты Германа: жена Ц блядь, отец Ц е
врей, а зубная боль Ц триппер. С кем не бывало? Ц так нет же! Жена, если взгл
януть на нее глазами культурнейшего буржуа своего времени, оказывается
вполне порядочной, безнадежно несчастной и непоправимо скучной дамой, о
которой Поэту было просто необходимо думать как о бляди (»блядство жены
Ц наваждение»), чтобы одновременно думать о ней же как о святой. Его полуе
врейство (»еврейство отца Ц проклятие»), известное половине Петербурга
, было «тайной», скрывавшей разве что позор банальности. Триппер, который
и тогда можно было вылечить в три месяца (»триппер Ц наказание»), но... бояз
нь пустоты сильнее... И «зубы болели». С тремя тайнами Михаила Ивановича вс
е было иначе. Они, в отличие от тайн Поэта, были обращены наружу, в силу той ж
е проклятой объективности времени, событий, обстоятельств... То, что для По
эта было позором унижения, для него было позором предательства. Ну, скаже
м, свое бессилие отказаться от связи с Пьереттой он считал предательство
м по отношению к матери и сестрам... Нет, не годится даже для застольного ис
полнения в московских шестидесятых! Хорошо, тогда назад, к второй тайне. Т
огда ему не было и семнадцати, и в него влюбился один пожилой человек, обая
тельный, благородный и умный. Что там было и чего не было, не знаю. До конца ж
изни он был Михаилу Ивановичу любящим и преданным другом. Что-то от этого
осталось неудобное и тревожащее. Думал ли он, что этим предал мужское в тр
етьем поколении малороссийских магнатов? Ц не знаю, тоже не звучит как р
ассказ о действительно случившемся. Третья, однако, была тайной par excellence и, в о
тличие от первых двух, не могла быть ничем иным. Просто дело, о котором иде
т речь, само было тайной.
Да было ли само дело-то? Ц это Ц к Игорю Елбановскому, который по своей гл
уховской манере отвечал, что, дескать, было Ц не было, не знаю, но могло слу
читься. А если случилось (это я говорю, а не Игорь), то не на одной ли из аллей
одного из Оксфордских колледжей? Если так, то это могло произойти вскоре
по окончании им курса по экономике в лейпцигском университете. Но об это
м Ц через три главы.
Поэт умер, забыв свои тайны за ненадобностью. Чем они стали в час насланно
й им на себя смерти? Три тайны Михаила Ивановича были перекрыты четверто
й, обратным образом определившей ход его памяти о прошлом и ход его жизни
в будущем.
Я шагаю по коридору забвения Ц или памяти, если вам угодно. Там нет дверей
и дверец. Если вдруг забудешься, остановившись, то в миг потеряешь направ
ление. Вся память Ц в тебе. Она заполняет пространство твоего передвиже
ния. Отсюда невозможность исследования своей памяти (исследование Ц ос
тановка). Попробуй это сделать, и ты либо забудешь, что помнишь, либо, кто по
мнит.



Глава 10
Победа никогда не была нашей

Но при всем этом, говоря о людя
х и поступках того времени, я бы хотел подчеркнуть полную невозможность
думать, что что-то могло бы или должно было бы произойти не так, как оно про
изошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63