Нельзя кричать. Вы католик?— Я лютеранин.— Значит, вам нельзя врать.— А вам?— Я православный. Но я тоже постараюсь не врать.— Садитесь в машину и помолчите, — раздражённо распорядился Янсен.Все-таки созерцание содержимого гроба не прошло для него бесследно. Спокойствия поубавилось, но не убавилось уверенности в том, что он знает, что делать. И это не нравилось мне все больше и больше.«Мерседес» миновал тихую Фридхофштрассе, пересёк по высокому мосту чёрную реку Лех, обогнул ярко освещённую пустую площадь с ратушей, шестнадцатый век, раннее барокко, и остановился возле небольшого, но по виду дорогого отеля. В углу уютного холла был небольшой малолюдный бар. Прапор с чемоданом шефа поспешил к конторке администратора, а Янсен прошёл в бар, жестом предложив мне следовать за ним.— Wollen sie? Что вы желаете? (нем.)

— осведомился бармен.— Jin mit Tonic, Джин с тоником (нем.)

— заказал Янсен и повернулся ко мне. — Вам?— Тоник. Без джина.— Вы не пьёте? — слегка удивился он. — Почему?— Не люблю, когда утром болит голова.— Не обязательно пить много.— А тогда зачем пить вообще? У нас говорят: только рот поганить.— Странная логика, — заметил Янсен и принялся объяснять бармену мой заказ, дважды повторив слово «krank» Больной (нем.)

. Бармен посмотрел на меня с глубоким сочувствием.Над стойкой бара работал телевизор с приглушённым звуком. Шли ночные новости. Картинка разительно отличалась от той, какую мы привыкли видеть на российских экранах. В этом немецком мире России не существовало. Бундестаг. Биржа. Переговоры в Рамбуйе. Злобная физиономия Милошевича: «Er sagt „nein“ Он говорит «нет» (нем.)

.Косово, этнические чистки. Зверства сербов. Ещё зверства сербов. И ещё зверства сербов. И с душевным облегчением воспринимался вид американских тяжёлых бомбардировщиков В-52 и «невидимок» F-117, совершающих посадку на базу в Испании.Наконец-то. Они ужо наведут порядок.Лишь в конце обзора мелькнул президент Ельцин, который что-то грозно сказал, потом премьер Примаков, который что-то гневно ответил. Опять чего-то не поделили.Янсен расплатился за свой джин и мой тоник и сделал знак бармену поставить стаканы на столик в углу. Потом снял свой капитанский реглан, бросил его на спинку стула и кивнул мне:Располагайтесь. Здесь мы сможем спокойно поговорить.— Господин Пастухов, вы знаете, о чем я хочу говорить.— Догадываюсь. Но будет лучше, если вы скажете сами.— О чем вы догадываетесь?— Вы хотите сказать, что наш контракт расторгнут. И вы хотите получить назад ваши сто тысяч баксов. Надеюсь, не все, а ту часть, которую мы не отработали. Что ж, мы можем это обсудить.— Нет, — возразил Янсен. — Я хочу определиться в свете того, что произошло.— А что произошло? — удивился я.— Вы не понимаете?— Нет. По-моему, не произошло ничего.— Почему вы хотите выглядеть глупей, чем вы есть?— Потому что это проще. Вы никогда не пробовали выглядеть умней, чем вы есть? И не пробуйте. Для этого есть только один способ: все время молчать.— Я хочу обсудить ситуацию в свете того, что мы узнали.— А вот это правильно. В свете того, что мы узнали. А не в свете того, что произошло. Потому что то, что произошло, произошло полвека назад. И что произошло, мы не знаем. И вряд ли узнаем. А хотелось бы.— Не умничайте!— Опять не нравится. Тогда молчу.— Контракт не расторгнут. Завтра вы возвращаетесь в Таллин и продолжаете выполнять свои обязанности по охране Томаса Ребане. Отправку в Таллин останков Альфонса Ребане возьмут на себя другие люди.— Останков Альфонса Ребане, — повторил я. — Я не ослышался?— Нет.— Тогда объясните, о каких останках вы говорите.— О том, что было в гробу.— Продолжайте. Я слушаю. Вы видели, что было в гробу. Я тоже видел. Но я, может быть, чего-то не рассмотрел?Янсен извлёк из кармана бумагу с гербом города Аугсбурга и продемонстрировал её мне:— Это акт об эксгумации. Вы читаете по-немецки?— Читаю. Но мало что понимаю.— Я переведу. «Такого-то числа месяца марта сего года в ноль часов сорок минут по распоряжению мэра города Аугсбурга за номером таким-то надзирающим прокурором таким-то произведена эксгумация могилы номер такой-то на участке номер такой-то». Описание внешнего вида гроба. Материал: «Eichenholz». Дуб. «Сохранность хорошая, никаких следов ранее производившегося вскрытия не зафиксировано». И далее: «Alles Inhalt des Sarges war estnische Seite ubergegebt». «Все содержимое гроба передано эстонской стороне».— И это все?— Нет. «Надгробный камень из чёрного гранита с надписью „Альфонс Ребане“ передан эстонской стороне также». Вот теперь все. Что вы на это скажете?— Что немцы — народ предусмотрительный.— Это официальный документ, господин Пастухов.— Вам-то с этого что? Вы собираетесь торжественно хоронить эту бумагу? Тогда все в порядке.— Мы собираемся торжественно хоронить останки национального героя Эстонии. Надзирающий прокурор не взял на себя ответственности решать, каким именно было содержимое гроба.— Он видел, — напомнил я.— Он будет молчать.— Видели могильщики.— Они будут молчать. Все немцы будут молчать. Герр Мольтке заверил меня, что это их не касается.— Томас тоже будет молчать?— Глупый вопрос. Он в этом заинтересовал больше всех.— Он об этом знает?— Узнает.— А вы сами, господин Янсен?— Что я?— Вы тоже видели содержимое гроба.— Я не специалист. Я не разбираюсь в останках. Я видел то, что лежало в гробу. У меня нет оснований сомневаться в том, что это были останки Альфонса Ребане. Чему вы усмехаетесь, господин Пастухов?— Я представил себе такую картину. Идёт торжественная процессия. В толпе стоит высокий худой старик. Кто-то спрашивает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118