Муху энергично поддержал Томас, заявив, что невозможно получить полного представления о стране и её обычаях, если не ознакомиться с её развлечениями, особенно ночными.Я был совсем не уверен, что Док любуется сейчас немецким стриптизом, но уже был готов дать отбой. Но тут на центральной аллее кладбища появился чёрный представительский «Мерседес». При виде его Томас понял, что эскурсия на Шпиллерштрассе отменяется, и так расстроился, что Муха счёл необходимым его утешить.— Ладно, Фитиль, стриптиз посмотрим в другой раз, какие наши годы, — ободряюще сказал он. — В конце концов, все голые женщины одинаковые.— Ты что, Муха? О чем ты говоришь? — искренне изумился Томас. — Все женщины разные! А голые — тем более! Даже странно, что ты этого не понимаешь. Я считал тебя более эстетически развитым человеком.«Мерседес» проплыл между скорбящими ангелами и свернул к монастырской пристройке. Из него выскочил помощник господина Янсена, накачанный мужичок с выправкой штабного прапора, который в Таллине оформлял нам выездные визы и доставал билеты, услужливо открыл заднюю дверь, выпуская переводчика и давешнего прокурорского чиновника. А затем появился и сам господин Янсен, заряженный энергией кумулятивного снаряда, прожигающего любую броню. Он был в чёрном кожаном реглане с поднятым воротником, с непокрытой головой, светлые волосы были причёсаны так, словно он только что вышел из парикмахерской. Вся его невысокая крепкая фигура источала властность. И при этом он был совершенно спокоен. Слишком спокоен для человека, на глазах которого рушится главное дело его жизни.Это мне не понравилось. С чего бы ему быть таким спокойным?Он поздоровался с нами молчаливым кивком, огляделся по сторонам и спросил:Где четвёртый?Вы о ком? — поинтересовался я. — Нас трое. Четвёртый вот — Томас.— Четвёртый из вас, — повторил Янсен. — При эксгумации вас было четверо. Так. Где он?Понятия не имею. Спит. Или смотрит стриптиз на Шпиллерштрассе.— Не морочьте мне голову. Кто он?— Так бы сразу и спросили. Он хирург. Мы его привлекли в качестве эксперта, — объяснил я, с удовлетворением отметив, что не соврал ни единым словом, потому что врать на кладбище — как-то это нехорошо. — Он должен был зафиксировать пулевое отверстие в черепе, если бы оно обнаружилось. Экспертиза не потребовалась. Только не спрашивайте почему. Сейчас вы это поймёте.Чиновник подошёл к двери и что-то сказал Янсену по-немецки, показывая на бумажную полоску с печатью.— Он просит убедиться, что помещение не вскрывали, — объяснил переводчик.Чиновник отпер служебку, включил на распределительном щитке рубильник, но внутрь не зашёл, как бы давая понять, что он как представитель муниципалитета выполнил свои обязанности, а все остальное его не касается. Вместе с ним у входа остался и переводчик.Люминисцентные лампы вспыхнули, помигали и налились безжизненным светом, освещая облицованные белым кафелем стены и две тележки-каталки, стоявшие посередине просторного помещения с высоким сводчатым потолком. На одной из них красовался элитный гроб из вишнёвого дерева. На другой покоился скромный дубовый гроб, облепленный чешуйками высохшей глины. Крышка лежала на нем чуть наперекос, скалясь, как щучья пасть, гвоздями-сотками — блестящими, будто их забили только вчера, а не полвека назад.В стороне на бетонном полу лежал чёрный могильный камень, похожий на вырванный с корнем зуб: полированный верх и массивное, грубо обтёсанное основание. На лицевой грани было выбито: «KOLONEL ALFONS REBANE. 1908 — 1951».
В этом коротком тексте просматривались как минимум две неточности. Одна неточность была явной. «Колонель» означает «полковник». Альфонс Ребане никогда не был полковником. Он был штандартенфюрером СС. Этот эсэсовский чин можно, конечно, приравнять к армейскому «полковник». Но это все равно что назвать полковником капитана первого ранга.Вторая неточность была не столь очевидной. Сомнение вызывала дата смерти. В свете того, что мы узнали, она могла быть другой. Или даже её вообще могло не быть. Никакой.Янсен мельком взглянул на элитный гроб, более внимательно осмотрел надгробный камень и наконец подошёл к старому гробу. Приказал:— Откройте!Ни я, ни Муха, ни Артист не шевельнулись. Открывать гробы не входило в обязанности охраны, кем мы при Томасе состояли. Пришлось этот приказ выполнять прапору и самому Томасу. Они сняли крышку и отставили её к стене. Томас, человек по натуре своей обходительный, услужливо повёл рукой, как продавец, предлагающий покупателю полюбоваться товаром. Янсен молча уставился на содержимое гроба. Томас сунул в гроб руку, извлёк какую-то большую изогнутую кость, бело-серую от ветра, дождей и альпийских чистых снегов, и продемонстрировал её Янсену, объяснив почему-то по-немецки:— Pferd. Конь (нем).

Янсен брезгливо отстранился и с мрачным подозрением посмотрел на нас.— Даже и не думайте, — сказал я. — Помещение было опечатано. Никто из нас сюда не входил. Сюда вообще не входил никто. А все содержимое зафиксировано в акте об эксгумации.— Какое содержимое?Томас достал портмоне, а из него акт, подписанный чиновником и самим Томасом, и передал его Янсену:— Вот. Перевести?— Не нужно.Янсен внимательно прочитал акт и сунул его в свой бумажник.— Закройте, — бросил он, кивнув на гроб, и двинулся к выходу. Возле машины по очереди указал на Артиста, Муху и Томаса, будто пересчитал: — Вы, вы и вы. Свободны.А мне приказал:— Садитесь. Нам нужно поговорить.— Давайте поговорим здесь, — предложил я. — Есть разговоры, для которых кладбище — самое подходящее место. Здесь нельзя материться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118