— Консул об этом знал?— Как же он мог не знать? Это его хозяйство.— А присутствовать при нашем разговоре — для вас это слишком просто?— Да, это проще, — согласился Голубков. — Но «проще» не значит «лучше». Ты уверен, что при мне не сказал бы лишнего?— Смотря что считать лишним.— Вот именно. Что лишнее, ты не знаешь. И мог невольно поставить меня в неловкое положение. И Консула тоже. В неловкое— это я не совсем правильно выразился. В трудное положение.Видишь ли, Сергей, твой звонок из Мюнхена очень меня удивил.Потому что приказа выполнять распоряжения Янсена я вам не отдавал. Теперь ты понимаешь, в каком положении оказались бы мы оба? Мне пришлось бы потребовать у Консула объяснений. А Консулу пришлось бы врать. Потому что при тебе правды он сказать не мог. Без тебя тоже не мог. Но я не стал ни о чем спрашивать. С меня хватило того, что я понял, в чем дело.— А я не понял, — сообщил я. — А понять хотелось бы. Значит, приказ выполнять распоряжения Янсена — это самодеятельность Консула?— Это не самодеятельность Консула. Это вообще не самодеятельность.— Консул знал, что гроб пустой?— Да.— От кого?— Хороший вопрос.— От вас?— Нет.— От Янсена?— Ты это допускаешь?— Нет.— Я тоже.— Кто, кроме вас и Янсена, знал, что гроб эсэсовца пустой? — начал я суживать сектор обстрела.— Как ты думаешь, меня не посадят, если я здесь закурю? — спросил Голубков.— Курите, — разрешил я. — Я буду носить вам передачи. Но редко. За ваше нежелание прямо отвечать на прямые вопросы.Голубков закурил «Яву», приспособив для пепла кулёк из вырванного из блокнота листка, и только после этого произнёс:— А о чем ты спросил?— Кто мог сообщить Консулу, что гроб пустой?— Вероятно, тот, кто об этом знал.— Кто? — повторил я. — Кто об этом знал, кроме вас, Янсена и нас?— Какие-то странные вопросы ты задаёшь. Детский сад. Как будто вчера родился.— Куратор, — наконец догадался я.— Это сказал ты. Ты, а не я. Понял? Да, твою мать, куратор. Он был единственным человеком в Москве, который об этом знал. Мы обязаны были ему доложить. И что интересно, у них двое детей, младший школьник, а старший уже студент. И вот поди ж ты: седина в бороду, а бес в ребро.Я сначала ощутил себя полным идиотом, и лишь потом сообразил, что последние фразы предназначены не для меня, а для стюарда из бара, который возник из-за наших спин и готовился произнести суровую речь. И начал её произносить. Разумеется, на государственном языке Эстонии. О том, что в зале ожидания воспитанные люди не курят. Чтобы понять смысл его слов, не нужно было знать эстонский язык.Генерал Голубков суетливо закивал и стал искать глазами, куда бы выбросить сигарету, но я сделал ему знак сидеть на месте и извлёк из бумажника десять баксов.— Сто граммов коньяку, две чашки кофе и пепельницу, — сказал я стюарду, помахивая купюрой. — Вы понимаете, что я этим хочу выразить?— Да, господин, — мгновенно перешёл он на русский язык. — Кофе чёрный? Со сливками? Без сахара? С сахаром?— Чёрный, с сахаром. Сахару немного.— А коньяку сто пятьдесят, — добавил мгновенно охамевший генерал Голубков. — А ещё говорят, что эстонцы плохо относятся к русским, — заметил он, когда поднос с нашим заказом был заботливо размещён на придвинутом к нам кресле, а стюард удалился с чувством глубокого и полного удовлетворения чаевыми. — А они, оказывается, очень отзывчивые.— Да, — кивнул я. — Только к ним нужно найти подход. Значит, куратор. Тогда я не понимаю совсем ничего. Янсену нужно, чтобы похороны состоялись, потому что об этом уже широко объявлено. Консулу нужно, чтобы они не состоялись, потому что это фашистский реванш и наглый вызов России. Но он как бы от вашего имени передаёт нам приказ молчать о содержимом гроба. Выходит, и Консулу нужно, чтобы похороны состоялись?— Логично рассуждаешь, логично, — одобрил Голубков, делая глоток и оценивая вкусовые ощущения. — Хороший коньяк. Нормальный.— Зачем?— Мы снова воткнулись в тот же вопрос, — констатировал он. — «Зачем?» Притормозим. И зайдём с другого конца. Но при этом отметим, что Консул — фигура функциональная. За ним стоит ФСБ.— И куратор?— Да, и куратор.— А кто стоит за куратором?— Угадай мелодию. Теперь моя очередь задавать вопросы. Как я понял, вы не собираетесь немедленно возвращаться в Москву?— А как вы это себе представляете? — возмутился я. — У нас контракт. На очень хорошие бабки. Мы их получили. А теперь возвращать? Плохая примета, Константин Дмитриевич. А мы верим в приметы.— Про контракт расскажешь кому-нибудь другому. Он поверит. В чем дело?Я бросил ему на колени чёрный конверт с фотографиями эстонских спецназовцев — заместителя командира второго взвода третьей роты отдельного батальона спецподразделения «Эст» Валдиса Тармисто и рядового Петера Раудсеппа. А потом рассказал в чем дело.— Вон оно что, — проговорил Голубков. — Я ожидал чего-нибудь в этом роде. Но не такого. От эстонцев я этого не ожидал.— Консул знал об этом?— Не думаю. Он бы мне сказал. С намёком: вот с какими бандитами работает Управление. И немедленно доложил бы в Москву. Нет, не знал. Янсен сказал ему только одно: есть доказательства, что вы причастны к взрыву на съёмочной площадке. И если Россия не хочет громкого международного скандала, вам следует делать то, что прикажет господин Янсен.Он ещё раз внимательно просмотрел фотографии, повторил:— Не ждал я от эстонцев такого. Не ждал. Ты уверен, что это те солдаты, которых вы с Мухой обезоружили?— Сто процентов. На Валдисе мой плащ от Хуго Босса. Видите? С погончиками. Не хотите спросить, зачем я приказал Боцману убрать этих солдат?— Не хочу, — ответил Голубков. — Боцман не стал бы стрелять им в грудь и в живот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118