— Я говорю страшные вещи? Это ты говоришь страшные вещи. Я всего лишь сказал, что формулировка «погиб в огне» не кажется мне удачной. Лучше просто «погиб». Или «героически погиб». А ещё лучше: «Героически погиб за родину». Мечта любого истинного патриота. Патриоты не истинные мечтают, чтобы за родину героически гибли другие люди. А патриот истинный героически гибнет сам. Господин Янсен оказался истинным патритом. Хотя, возможно, от себя он этого не ожидал.— Кончай трепаться! — приказал Артист.— В самом деле, давайте сменим тему, — поддержала его Роза Марковна. — Семён, вы бывали раньше в Эстонии?— Нет, к сожалению. Или к счастью.— Вам не нравится Эстония?— Сначала она им не нравилась, — подсказал Томас. — А теперь начала нравиться. И я очень этому рад. Не потому, что я патриот. А потому, что я люблю Эстонию.— Я тоже люблю Эстонию, — сказала Роза Марковна. — Мне будет очень её не хватать. Сейчас начинается самое хорошее время. Весна.— Да, это хорошее время, — согласился Томас. — В детстве мы поджигали сухую траву и убегали от огня. Меня за это пороли, но все равно было очень весело. С тех пор я люблю весну. Лето я тоже люблю. Даже осень люблю. А зиму не люблю. Зимой люди становятся какими-то неприветливыми. Зима похожа на старость.Он умолк и стал думать о том, что сказал. Ему понравилась случайно высказанная мысль. Получилось нечаянно, но неглупо. Старость — это одиночество. А когда человек чувствует себя одиноким? Зимой.Томас посчитал, что на этом тема времён года исчерпана, но Роза Марковна сказала:— Это моя последняя весна в Эстонии.— Почему последняя?— Потому что мне придётся уехать.— Куда?— Куда уезжают евреи? В Израиль, друг мой. Другого места для евреев ещё не придумали. Были попытки придумать другие места. Но евреи там почему-то не приживались.— Вы имеете в виду Биробиджан, — догадался Томас.— Нет. Я имею в виду Освенцим.— Извините, — смутился он. — Я не хотел навести вас на такие мысли.— Вы-то при чем? На Метсакальмисту похоронен мой прадед. В этой земле прах всей моей семьи. Завтра в неё закопают фашиста. Я не могу этому помешать. Но я не смогу больше ходить по этой земле. Она будет проклята. Она притянет к себе всю злобу мира. Я уехала бы немедленно, но меня удерживают очень близкие мне люди.— Но… — Томас обернулся и посмотрел на Артиста и Муху. — Можно сказать?Они хмуро переглянулись. На лицах обоих была неуверенность.— Нужно сказать, — убеждённо заявил Томас. — Ей обязательно нужно сказать!— Ладно, скажи, — разрешил наконец Артист. — Но сначала… Роза Марковна, можно мне сесть за руль? А вы спокойно поговорите. Не отвлекаясь на дорогу.— Меня не отвлекает дорога. О чем вы хотели сказать?Артист пожал плечами и кивнул Томасу, как бы подтверждая разрешение говорить.— Роза Марковна, вам не нужно никуда уезжать! — обрадованный этим разрешением, заторопился Томас. — Не будет на Метсакальмисту никакого праха фашиста! Я вам говорю, не будет!Она сухо напомнила:— Похороны состоятся завтра в десять утра.— Похороны будут. А останков не будет. Вы можете мне не поверить, но ребята не дадут соврать. Не было никакого фашиста в гробу. В гробу вообще никого не было.— В гробу? — переспросила она. — Про какой гроб вы говорите?— Про тот, который откопали в Аугсбурге. На котором было написано: «Альфонс Ребане, 1908 — 1951».— Это было написано на гробу?— Да нет! На камне! На камне, который стоял на могиле! На могиле, из которой вытащили гроб! Понимаете?— Понимаю. Гроб вытащили из могилы. Откуда же ещё можно вытащить гроб? И что?— В том-то и дело, что ничего!— Что значит ничего?— Ничего значит ничего! — начал сердиться на её непонятливость Томас. — В гробу не было никакого фашиста! В гробу было немного земли, немного камней и немного костей коня. Очень может быть, что на этом коне когда-то ездил фашист. Но разве можно по этой причине сказать, что в гробу останки фашиста? Это просто глупо. Поэтому я и говорю, что не нужно вам никуда уезжать.Роза Марковна остановила «фиат» и повернулась к Артисту.— Садитесь за руль, Семён. Вы правы. Этот разговор требует всего внимания.Артист занял её место, а она пересела на заднее сиденье и закурила коричневую сигарету «More». Кивнула Томасу:— Продолжайте.— Да нечего продолжать. Я сказал все.— Начните с начала. И не опускайте подробностей.Выслушав рассказ Томаса об эксгумации, она внимательно посмотрела на как бы окаменевший затылок Артиста, а потом обратилась к Мухе:— Это правда?— Да.— И это все, что вы можете мне сказать?— Все.— Тогда объясните мне, что это значит. Кого же похоронили в Аугсбурге?— Никого. Пустоту.— Кого будут хоронить завтра на Метсакальмисту?— Пустоту. Прошлое.— Спрошу по-другому. Где похоронили Альфонса Ребане?— Этого мы не знаем.— Когда его похоронили?— Этого мы тоже не знаем.— А что вы знаете?— Кое-что знаем. Но гораздо меньше, чем нужно.— Кто вы такие, молодые люди? — спросила Роза Марковна. — Кто вы такой, Олег Мухин? Кто вы такой, Семён Злотников? Откуда в вас эта жуть?— Не понимаю, о чем вы говорите, — ответил Муха.Роза Марковна взглянула на Томаса:— Вы понимаете?— Немножко понимаю, — сказал он. — Я тоже замечал. Но это ничего. Просто из них ещё немножко не выветрилась война.— Чечня?— Ну, Чечня, Чечня! — с досадой подтвердил Муха. — Нашли о чем разговаривать. Как будто нет других тем. Говорили о весне. Чем не тема? А лето? Осень? Зима? А другие времена года?— Какие другие? — изумился Томас. — Времён года всего четыре! Разве бывает пятое время года?— Бывает, — буркнул Муха.— Какое?— Война.— Извините меня, ребята, — помолчав, сказала Роза Марковна. Она ещё помолчала и попросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118