Беленький фартучек...
- Нет, благодарю вас, - отрезал Дима и круто повернулся на каблуках.
Девица зацокала к выходу.
Ей навстречу спускалась уткнувшаяся в томик Бальмонта девушка с
хозяйственной сумкой в левой руке. Она была полная, бесформенная, с
толстыми губами и мясистым носом.
За секунду до того, как Дима вновь повернулся к страстному продавцу,
я уже понял, что произойдет. За эти дни я научился понимать его, я с ним
сроднился. Мы могли бы подружиться...
- Уговорил, друг, - сказал Дима, доставая деньги.
Прыгая через три ступеньки, он догнал девушку уже на выходе. Он не
ощущал никакой неловкости. Наверное, потому, что был бескорыстен.
- Девушка! - позвал он. Она полуобернулась. Пробурчала басом:
- Да?
У нее росли усы.
- Простите, - он протянул ей действительно великолепный букет. - Это
вам.
Она едва не выронила книгу.
- Мне?
- Ну да, - Дима улыбнулся как можно мягче, чтобы не дай бог, она не
решила, будто он ее кадрит. - Мне тоже очень нравится Бальмонт. Как там...
Я для всех ничей, - с выражением сказал он. - Да?
- Да...
Ей было ужасно стыдно. Казалось, все смотрят на нее и хохочут. Если
уродилась такая, то можно измываться как угодно, что ли? Развратник! По
морде бы ему этим букетом, по морде!
- Я вышел молча, как вошел, приняв в гостиной взгляд прощальный
остановившихся часов...
- Это Брюсов, - презрительно поправила она, с угрозой глядя на Диму.
Знает, подумал Дима и, хлопнув себя по лбу, залился наидобродушнейшим
смехом.
- Верно! Надо же, забыл... Ну неважно, - он сунул букет ей в сумку, и
тот свесился бутонами, словно волосами выловленной в реке красавицы,
герцогской дочки, что бросилась с утеса, узнав о смерти любимого в боях с
нечестивцами Салах-ад-Дина... И легко зашагал прочь.
- Э... Эй! - крикнула она вслед. Он обернулся. Она стояла, некрасиво
расставив толстые ноги, с крайней растерянностью на висячем лице. Чего это
он, недоумевала она. Не будет приставать?
- А деньги? - спросила она басом.
Дима улыбнулся.
- Деньги у хапуг, - ответил он и вдруг дернулся за карандашом. - У
вас очень симпатичные веснушки, - сообщил он.
Это была правда. Кроме Бальмонта, у нее имелись еще веснушки.
Он в десяток широких, веских взмахов слепил ее лицо, добавляя и
убавляя по чуть-чуть. На бумаге, несомненно, рождалась она - но красивая.
Оказалось, ей совсем недалеко до красивой! Девушка ошеломленно стояла и не
знала, уходить или нет. Все происходило так быстро. Он все-таки начнет
издеваться или не начнет? Ей опять обжигающе вспомнилось, как смотрела
фильм с каким-то западным красавцем в главной роли, имен она никогда не
помнила; сидевший рядом совершенно незнакомый парень, когда она в
негодовании отвела глаза от очередной любовной сцены, вдруг толкнул ее
сильным локтем в мягкий бок и спросил громко: "Что квашня, тебе бы такого,
а? А вот хрен тебе!" Да ведь он уже начал - про веснушки! Она потянулась
вышвырнуть окаянный букет, но гад протянул ей листок бумаги.
- Вот в нагрузку, - и вновь улыбнулся. Как приятно улыбается,
сволочь, против воли подумала она и нехотя взглянула.
Она была похожей и непохожей. Она смотрела, оторопев, пытаясь понять
наконец, издевательство это или все-таки нет; а когда подняла
заслезившиеся глаза, странного человека уже и след простыл.
Есть же специальная гимнастика, решительно думала она по дороге в
общежитие. В институт питания схожу, там какие-то гормоны. Даже операции
делают! Вот ведь совсем же немного подправить... и все посматривала на
рисунок или начинала озираться - вдруг он еще где-то здесь? Просто так
ведь ничего не делают - выкинул пятерку и ушел. Этого не бывает.
Подружки не поверили, когда она заявила, что цветы подарил ей
знакомый художник. Но набросок вызвал шок. И не похоже вовсе, заявили они
хором и обиженно отстали.
Она действительно пособиралась к врачам, прокорчилась три утра в
изнурительных, болезненных движениях. Но никто не поддержал вспышки
странного в ней, вокруг, как кандалы, звенел смех - все пришло в норму уже
на четвертый день.
Возле Каменноостровского моста Дима наткнулся на цыганок, и подивился
их проницательности - сколько раз встречал таких спеша, и они не
приставали, видели: ничего им не иметь с деловитого, озабоченного юнца. А
теперь сразу раскусили, что он на все готов, лишь бы отвлечься. Одна,
обычно-смуглая, обычно-красивая, с бархатными чувственными глазами,
затараторила. Дима попросил говорить медленнее, было интересно, но он
ничего не понимал. Она внятно заверила, что чужих денег ей не надо,
попросила гривенник - Дима дал - и опять стала лепить невнятицу про
монетку, как монетка, если Дима ее заберет назад, испарится у него в
кармане ядовитым паром, и потому она сейчас как-то во что-то монетку
обратит. Она сжала гривенник в кулаке, поднесла ко рту, дунула, раскрыла
кулак - там было пусто. Когда и куда обратились десять копеек, Дима не
заметил и только восхищенно покачал головой. Все ли монетки отдал,
настойчиво добивалась цыганка. Мне чужого не надо, я для тебя же стараюсь,
ты мне симпатичный, но навели на тебя порчу не на год, не на два, а на
девять лет... Все, все монетки, успокаивал ее Дима, но она не унималась,
требовала: правду говоришь? Дима, улыбаясь, вывернул карманы - у него
действительно не было мелочи. Тогда она потребовала такую денежку, чтобы с
Лениным - очень, дескать, хорошее средство против порчи, наведенной на
девять лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63