Женечка
отшатнулась, чуть вскрикнув. С ужасающим костяным треском шест
переломился, словно взорвался: кусок его, вертясь, прыгнул в сторону,
задев Женечкино плечо, и на взлете угодил в пах начальнику строевого
отдела. Полковник Хворобин коротко дернулся и, не нарушая стойки "смирно",
которую принял при первом же выкрике Белкова, шумно втянул носом воздух.
- Впредь напоминать не буду! - тяжко дыша и мотаясь взглядом с
обломка в руке на обломок на полу, прохрипел маршал. Перевел дух. - Айда,
товарищи офицеры. Дело не ждет.
Он повернулся.
- Минуточку, - сказал Пахарев резко и весело.
Все уставились на него. "Степан, не дури!!" - раздался сзади
отчаянный шепот начполита.
- Да? - глядя исподлобья, фальцетом рявкнул маршал.
Только бы не инфаркт, вдруг подумал Пахарев. Только бы не инфаркт!
- Если Москва, - сам изумляясь складности своей совершенно не
подготовленной речи, отчеканил Пахарев, - не уполномочила вас, товарищ
маршал, довести до нашего сведения, что хамство впредь должно являться
украшением советского офицера, и все происходящее - плод вашей личной
инициативы, предлагаю вам немедленно извиниться перед Евгенией Андреевной.
Вести себя таким образом в присутствии женщины, которая значительно ниже
вас по положению и не может ответить вам пощечиной - подло, товарищ
маршал.
"Филимоныч!" - свистяще выкрикнул сзади начполит.
Зажужжала муха и смолкла.
Белков стремительно багровел.
- Что? - просипел он.
- Немедленно, - сказал Пахарев. - В присутствии всех, при ком вы...
хулиганили.
Белков враскорячку пригнулся и растопырил пальцы, будто готовясь
броситься на Пахарева; открыл рот, закрыл, снова открыл. Шея его надулась,
воротничок туго врезался в толстую, как у черепахи, кожу.
Женечкины глаза с громадными от ужаса и сострадания черными зрачками
летели на Пахарева, как смерть. Но нет - как жизнь. Все наконец-то стало
просто. Пахарев снова, будто лейтенант, воевал с фашизмом.
Прорывался из окружения.
В этот момент Дима еще лишь начал просыпаться. Он спал хоть и крепко,
но очень беспокойно. Снилась Она. Снилась Вика. Снилась Ева. Потом снова
Она. Потом какая-то незнакомая, фантастическая девушка, почему-то в очках,
хотя в жизни Дима очкастых девушек недолюбливал. Потом даже Вика с Евой
одновременно. И просыпаться не хотелось.
Просыпался долго, мучительно, и никак не мог взять в толк, почему
лежать так жестко, и что давит в бок. Ему подумалось было, что он еще в
поезде, скрючен над тамбуром - уснул в душной полости, и бригадир про него
забыл. Но где тогда мерзкий напарник? Его выпустили, а Диму оставили? А
как же Вика в этот карцер попала? Или Вика была до карцера? Господи, как
стыдно - ведь я же Ее люблю, только Ее, почему же тогда Вика?.. Постепенно
приходя в себя, Дима совершенствовал гипотезу за гипотезой, и наконец
угрызения совести разбудили его окончательно. Он открыл глаза.
Он лежал на полу своей комнаты, рядом валялся опрокинутый мольберт,
раскинув в стороны драный холст.
Дима с трудом сел. Поднес к лицу правую руку - тыльная сторона ладони
была покрыта засохшей кровью.
Ну да, все правильно. Он писал вчера. Дима разгладил один из увядших
обрывков холста - там была лишь синева с чуть намеченной яркой звездой.
Афродита...
Вчерашний вечер прошел бездарно и тревожно. Дима приехал - тетя Саша
была на работе. Кинул портфель в угол, заглотил ужин в ближайшей
забегаловке.
У Нее не отвечали. Дима ждал, наверное, минуты три, дыша в трубку и
тиская ее потными пальцами, не мог поверить. Потом злобно вздернул ее на
рычаг, как предателя, на которого пули жалко, помаячил по улицам - руки в
карманах, над головой заря на полнеба, сбоку Обводный. Опять влез в
кабину, позвонил, закусив губу. Гудки гудели.
Он вернулся, простирнул барахлишко, заштопал лопнувший на пятке
носок, принял душ, а тем временем и тетя Саша появилась. Минут десять они
покалякали, попили чаю, потом он спустился и снова позвонил - не отвечали.
Когда он вернулся, тетя Саша созерцала телевизор. "Погляди, кто", -
сказала она. "Кто?" - спросил Дима. "Писатель." "Бывает", - ответил Дима.
Писатель стукнул кулаком по столу: "Я и впредь не собираюсь подсчитывать,
сколько у меня положительных героев!.." "И не надо", - сказал Дима. "Чего
киснешь?" - спросила проницательная тетя Саша. "Писателю завидую, -
ответил Дима. - Человек с талантом." "Бывает", - в тон ему заметила тетя
Саша. Дима засмеялся и хотел уйти, но она его остановила. "Ты вот что...
со стенки убрал бы этих бешеных. С гуслями ладно еще, пусть висит... он
бренчит, она ластится - дело житейское. Но этих - ей-богу, неудобно, Дима.
У меня ж пожилые люди бывают. Я понимаю, конечно: искусство, красота
человека, обобщения широкие всякие - слава богу, четвертый год у меня
живешь. Но они-то еще не привыкши... По совести-то сам скажи: ну чем они
тут занимаются?" "Любовью", - ответил Дима вызывающе. Тетя Саша
скептически качнула головой. "Не так это зовется", - сказала она. "Ну,
конечно! - разозлился Дима. - Любовь - это когда она ему щи варит да трусы
стирает, а он у телека дремлет, но получку всю в дом, в дом, в дом!" "Не
без этого, - с достоинством согласилась тетя Саша. - Нынешнюю оторву в
кровать затащить легче, чем заставить трусы мужу выстирать. Я, между
прочим, - с ноткой гордости и припомнила она, - покойнику своему через
день белье стирала. А свекровушка еще от своего старика подкидывала
кальсоны да портянки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63