Сердце, правда, опять затянуло, подумала мама, но можно идти
медленно, валидол с собой, воздух действительно хороший. Не к плите же, в
духоту, к свекрови. Там сердце не пройдет.
- Так что давай рецепты - и домой, - сказала она. - Читай. Или не
нравится?
- Нет, мам, нравится, очень... Я только не понимаю, как они могут там
жить в таком ужасе? Ведь эти бандиты что хотят, то с людьми и делают!
- Живут, куда же деваться... А почему рецепты мятые?
- Случайно... Как это - куда деваться! Эмигрировать! Или бороться
как-нибудь!
- Не так это просто. Да и уехать, покинуть страну, где родился и
привык...
- У нас-то уж им, наверное, будет лучше!
- Как кому, - сказала мама. - Ну, я пошла.
- Я домой сейчас не буду возвращаться, мам, можно? Сама говоришь,
погода хорошая.
- Н-ну ладно, - решилась мама, скрепя сердце. - Недолго только. И не
уходи далеко!
- Конечно, мам!
Мальчик мой хороший, бедняжка мой, думала она, медленно гуляя к
аптеке. Если б можно было вечно учить тебя в школе, вечно держать дома,
под крылом... Как удержать? Университет... колхоз... жизнь, своя жизнь! А
если он действительно выздоровеет к тому же? Разве угнаться мне за ним с
моей заботой и защитой? Вот ужас-то будет!..
Боль стала затихать, и Юрик повеселел. Почти не хромая, он шел к
телефону-автомату и думал: я в таком аду, как в Америке, жить не стал бы
ни дня. Убежал бы сюда. Или стал коммунистом. Создал бы ячейку, потом
боевой отряд. Для коммуниста главное уметь превозмогать боль, чтобы, когда
начнут пытать в ФБР, никого не выдать. Ну, а уж боль-то превозмогать я
умею... А если бы маму взяли заложницей? Нет, все-таки лучше я с ней
убежал бы сюда. Здесь, правда, тоже бывают преступники, но не убийцы же,
не мафия! И в правительстве не миллионеры какие-нибудь продажные, а
честные люди из рабочих, из крестьян. Немножко, правда, смешные иногда...
потому что пожилые. Опытные. И на бабулю, хоть возраст примерно тот же,
совершенно не похожи, ну совершенно! Суслов вот когда выступает - такой
умный! Он редко выступает, но зато уж как выступит! Сразу видит, кто
идеологически неправ! А Брежнева как все уважают! Ведь надо очень уважать
человека и то, что он говорит, чтобы так долго его слушать, тем более что
у него произношение немножко невнятное.
Юрик подошел к автомату и вынул одну из девушек. Он твердо решил
позвонить Вике на всякий случай уже сегодня, а звонил он ей всегда не из
дома. Дома Юрик не говорил про Вику. Почему-то не мог. Разве расскажешь
про ее улыбку, про то, как красиво она ходит, про "не будь как все эти",
про то, как, небрежно полуобернувшись, она спрашивает, уходя: "Значит,
звонишь завтра прямо от касс?" - и душа готова вывернуться наизнанку, и
кожу бы всю так и изрезал на билеты! Разве расскажешь? Говорить это
ежедневными словами, тем же, какими говоришь про суп или ругаешься с
бабулей...
- Да? - ответил голос ее мамы.
- Добрый день, Анна Аркадьевна. Юрик это.
- А-а, здравствуй, мальчик, здравствуй! А Виканька еще не приехала.
Сердце упало, мир поблек, заболели ноги.
- Значит, завтра, да?
- Возможно, завтра. А, возможно, сегодня, попозже.
- Передайте тогда, будьте любезны, что я звонил.
Голос в трубке засмеялся.
- Я передам, что ты звонил неоднократно.
- Вот спасибо! - обрадовался Юрик.
Анна Аркадьевна Пахарева положила трубку.
- Виканькин паж, - пояснила она. - Я не стала ему говорить, что
Виканька уже приехала и зашла к подруге по дороге с вокзала... Безопасный,
но весьма недалекий мальчик. Откровенно сказать, я не понимать, как
Виканька столь долго выносит его дружбу. Правда, он поступил куда-то, но
ведь просто диплом в наше время мало что значит, не правда ли?
Писатель Владлен Сабуров кивнул, сочувственно оттопырив нижнюю губу.
Анна Аркадьевна небрежно оправила складки кимоно, слегка сместившиеся,
когда она протягивала руку к телефону. Рука была полной и холеной.
- Мне хочется, чтобы дочь моя после замужества имела возможность жить
столь же свободно, сколь и в семье. Я имею в виду как материальную, так и
духовную свободу, вы, конечно, понимаете.
А после замужества уже будет не семья, отметил Сабуров. Вот сволочь.
Воспитала кому-то подарочек.
- Даря себя мужчине, моя дочь вправе ожидать благодарности,
выражающейся не только в цветах и билетах в кино. Я вспоминаю, как в
послевоенные годы скиталась вслед за мужем по всей стране. Нищета, грязь,
гарнизонное хамство... Он меня любил, да, любил безумно. Но горячая вода
от этой любви из водопровода не текла. Дом с горячей водой появился только
тогда, когда Пахарев получил майора, - она поджала чуть подкрашенные,
чувственные губы. - Виканька не должна повторить этот горестный путь. В
конце концов, не сороковые и не пятидесятые сейчас годы, не правда ли?
Черт возьми, думал Сабуров, какая сволочь. Бедняга генерал. Главное,
говорят, славный мужик... Зачем я пришел? Зачем я вообще сюда хожу? А
Поляков, Рахлевич, Непорода? Мы ведь ее в грош не ставим! Он отхлебнул из
бокала. Она, зараза, слушает. Нам ведь всем говорить надо - а она слушает.
Да еще дочку-куколку тоже приучила. Подойдет юное создание, в глаза тебе
уставится с благоговением, к месту еще и вставит что-нибудь
молодежненькое, умненькое, а ты ей - у-тю-тю! Он допил. Да еще и нальет
иногда, подумал он.
- Быть может, еще? - спросила Анна Аркадьевна. Сколько ж ей лет, в
сотый раз гадал Сабуров. По ногам судя - не больше тридцати, но ведь это
же бред.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63