Ничего не слепилось. Нащупывая двушку, он зашагал к телефону, сам еще не
зная, куда будет звонить. Звонить Ей уже не имело смысла - такси давно
пришло. И давно ушло.
Почему-то позвонил Олегу Шорлемеру, уже настоящему художнику, не
терпевшему Димину мазню, но разрешавшему застать себя телефонным звонком
раз или два в месяц. Олег был старше Димы лет на семь. Он слушал "голоса",
знал точно, кто и как сидел при культе, кто и почему в опале и в фаворе
ныне, с кем опасно откровенничать, какие резолюции принял неделю назад
подпольный Союз возрождения КПСС, и какие новые действия на будущей неделе
предпримут правозащитники; фамилии Сахарова, Орлова, Григоренко, Богораз и
прочих, которых Дима никак не мог выучить, Олег поминал ежеминутно и давал
понять, хотя никогда не говорил об этом прямо, что коротко знаком с ними
всеми. Писал он в абстрактной манере, а в свободное время, чтобы было на
что есть, рисовал для демонстраций портреты членов Политбюро.
Не отвечали долго, но ответили. Олегов голос сказал браво:
- Шорлемер на проводе!
- Привет, Олег. Это Дима. Не помешал?
- А-а, здравствуй, - голос сразу потух и стал усталым. - Нет,
конечно, не помешал, что ты, - произнес голос, отчетливо давая понять что,
конечно же, помешал. - Давненько не имел чести тебя услышать, душа моя.
Что поделываешь?
- Гнию, - ответил Дима. - Давай повстречаемся.
- Увы-увы, - сказал Олег. - Я жду важного звонка, чтобы тут же
сорваться по делу. Такие, знаешь ли, проблемы нам подчас подбрасывает наш
благословенный век...
- А что такое?
- Бестактный ты, душа моя.
- Ой, прости!..
- По телефону о делах ни слова, ты же знаешь мой принцип. Меня,
знаешь... я думаю, пишут круглые сутки.
- Понял, понял. Я просто хотел тебе одну штуку показать.
- Накрасил что-то?
- Угу.
- Когда?
- Да уж почти месяц...
- И с тех пор - ничего?
- Да, в общем, ничего... - Дима стеснялся. Он чувствовал, что его
звонок некстати, но разговор уже потек, и у него не хватало умения
решительно выйти из него; ему казалось, что, повесив трубку сразу, он
обидит Олега тем, что сразу понял - Олег ему не рад. Тем более у Олега
явно опять какие-то неприятности.
- Работать надо больше, душа моя. Каждый день.
- Вчера вот попробовал. И ты понимаешь, Олег, так загорелся вроде...
а не получилось.
- Как называется?
Дима покраснел.
- "Афродита"...
- И не могло получиться. Ты маньяк, что ли?
- Да нет! - возмутился было Дима и сразу сник, засомневавшись; а
может, и правда маньяк? - Просто... хотелось, чтобы было очень красиво.
Очень...
- Мещанина в себе дави, душа моя. Дави без жалости. Какой ты
художник, когда мыслишь подобными категориями! Красиво очень - фу-ты,
ну-ты! Ты что, не ощущаешь ублюдочности собственных слов?
Дима не нашелся, что ответить.
- Ты посмотри, что вокруг! - разгорячился Олег. - Посмотри, посмотри!
Вот из той будки, откуда звонишь - поводи вокруг глазами! Пародия,
гротеск, издевательство над человеческой природой! Галич по Би-Би-Си
говорил осенью о полном разложении слова в СССР: да, но ведь и образ
разрушен полностью! И цветность! Все серое, все плывет, как в пьяном дыму!
А ты высасываешь из... ну, скажем, из пальца, хотя на самом деле из
другого места, просто материться не хочу... пошленькие красивости...
- Да именно потому, что все такое серое, и нужно что-то... - начал
было Дима, но Олег не дал ему говорить.
- Высасываешь красивости на потребу мещанам. Лука-утешитель. Надо
показывать: вот в каком дерьме вы живете. В дерьме! В дерьме! Сорок раз в
дерьме! И небо над вами - дерьмо, и гениталии ваши - в дерьме, и отношения
ваши друг с другом - это отношения задницы и унитаза, и все сложности
жизни для вас - кто на кого первым успеет сесть. "Афродита"! -
издевательски передразнил он. - Слышать не хочу! Пока не поймешь этого -
не появляйся!
- Да я понял! - отчаянно закричал Дима. Каждое слово Олега будто
раскаленной, туго натянутой проволокой расхлестывало ему сердце. Проволок
было уже десятки, а сердце такое маленькое... - Я и хотел тебе показать
совсем другую работу, как раз об этом, я ее пока "Пляж" назвал, но...
- О, майн либер хэндз хох, - устало сказал Олег. - Опять девки в
купальниках? Или уже без? Вокруг такое творится - а у тебя одно на уме...
Тебе надо поспать с красивой девушкой, Степной Волк, - процитировал он
Гессе, чуть польстив Диме, потому что уподобил его Степному Волку, но в то
же время презрительно. - Знаешь, Дымок, у меня мрачное предчувствие. Когда
ты наконец потеряешь девственность, ты вообще перестанешь писать. Окажется
- не о чем. Помяни мое слово. Окажется, что гораздо проще стаскивать
лифчики в натуре, чем мараться с красками.
- Олег, да я же совсем не об этом!
- Ладно. Мое дело сказать, твое - на ус мотать. А теперь, душа моя, я
тебя погоню. Я же говорил - я звонка жду. Пока.
- Пока...
Олег повесил трубку, и телефон действительно почти тотчас же
прозвонил.
- Шорлемер на проводе! - браво сказал Олег.
- Двести пятьдесят, - не здороваясь, сообщил ему мягкий мужской
голос.
- Это грабеж, - после паузы сказал Олег, чуть осипнув. Провел по
намокшему лбу ладонью. - Она стоит не менее восьмисот.
- Двести пятьдесят, - с мягкой настойчивостью повторили там.
- Эту икону я сам вывез из Олонецкой губернии весной.
Старообрядческий канон соблю...
- Двести пятьдесят, - прозвучало снова, с такой интонацией, словно
невидимый собеседник втолковывал некую очевидную истину непонятливому,
упрямому ребенку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63