Вдруг кто-то застучал дверной щеколдой. Кремер открыл. На пороге кабинета стояла Мари с корзиночкой в руках.
— Я принесла барину куриных яиц, а в кухне дикого нет, дверь заперта.
Она глянула на широко разинутый рот господина фон Кремера, но так как оттуда ответа не последовало, добавила:
— Может, барин сам примет, мне ждать некогда, надо в церковную лавку сходить.
Барип показал жестом, чтобы она вошла, но продолжал молчать
Кремер действительно слегка растерялся. Он впервые видел Мари чуть получше одетой и с таким чистым, с таким на диво умытым лицом. Глаза на этом чистеньком лице выделялись так ярко, что хоть считай голубые искорки вокруг зрачка. Даже загар был смыт — шея и нежная округлость под подбородком были теперь совсем немного более лица. Наверно, и в одежде ее были поразительно яркие краски, но все они слились перед глазами Кремера в сплошной туман. Чуть яснее вырисовывался лишь высокий пунцовый чепец: он горел, как уголек в темной золе. Кремер растерянно взял у Мари корзинку, но не поставил ее, а продолжал держан» в вытянутой руке двумя пальцами, будто взвешивая.
— Мио бы корзинку обратно,— промолвила Мари со свойственной ей мимолетной улыбкой, которая, словно искра, вспыхивала на ее серьезном лице и тотчас же исчезала без следа.
— Обратно... так-так... Ну, тогда давай выложим их сюда...
Кремер взял корзинку в левую руку и стал выкладывать из нее яйца на письменный стол. Но, как видно, слишком спешил — одно яйцо упало па пол. Оба проводили его взглядом. Около самого барииова ботинка расплывался большой золотистый глазок желтка.
Только Кремер рассмеялся, чуть покраснев, Мари же, против его ожидания, даже не улыбнулась.
— Позвольте, я сама,— сказала она и, взяв у барина корзинку, спокойно и проворно выложила яйца на зеленое сукно.-— Три десятка — вместе с этим.— Она показала мальцем па разбитое яйцо.
Ободренный се серьезностью, господин фон Кремер смог даже придать своим словам оттенок шутки. Взглянув па пол, он воскликнул:
— Л что же нам с этим делать?
— Я сейчас уберу, если...— Молодуха огляделась по стороппм.
Нот, йот... Я просто так сказал. Пильгельмина сама уборег.
— Побось обомлеот, как увидит?
— Ничего, я живо приведу ее в чувство.
Мари, наверно, представила себе эту картину, и ей стало так смешно, что искра неудержимой улыбки теперь ярко осветила каждую черточку ее чисто умытого лица. Глаза ее заблестели, рот приоткрылся, обнажая редкие белые зубы; высокая грудь дышала избытком жизненной силы.
От всего этого у Кремера помутилось в голове. Словно сквозь сон припоминалось ему потом, как он протянул Мари крупную бумажку, а когда у нее не нашлось сдачи, все же сунул ей деньги, пробормотав, что она ведь еще будет приносить Вильгельмине яйца... Немного яснее запомнилась ему минута, когда Мари уже открывала дверь, чтобы уйти, а он вдруг схватил ее за руку и каким-то чужим, суровым и хриплым голосом приказал:
— Скажи Тыну — пусть завтра придет в контору... Нет, пусть придет сегодня же вечером!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Выйдя из конторы, Приллуп не решился дать волю своим чувствам, пока не огоптел достаточно далеко от окон господского дома. Сначала он шагал на своих длинных ногах как бы крадучись, втянув голову в плечи и глядя в землю. Лишь отойдя шагов на двести, он оглянулся и рассмеялся. Прошел еще немного, еще раз оглянулся и опять засмеялся. А миновав ореховую рощу и поднявшись на пригорок у основания длинного холма Круузимяэ, рассмеялся в третий раз, еще громче. Выпрямившись во весь рост, он долго и серьезно смотрел на помещичий дом, освещенный красным отблеском заката, потом закусил губу, скорчил гримасу и, трясясь от смеха, зафыркал и запыхтел, как еж. Время от времени он приговаривал, судорожно держась за бока:
— Ох, потеха! Ну и потеха! Надо всем рассказать!
Лишь после того, как приступ смеха совсем прошел, он зашагал дальше, но и на ходу все осматривался слезящимися глазами — с кем бы норным поделиться новостью. Дорога, однако, была, куда ни погляди, безлюдной. Хохот перестал его одолевать, лишь в дремучих зарослях бороды, покрывавшей щеки по самые скулы, долго еще блуждала усмешка, пока одна внезапная мысль не погасила ее на время.
«А может, он обманул?.. Просто хотел покуражиться?.. Слишком, дескать, молодая для старого хрыча?.. И что она, мол, скажет?.. Услышит, мол, косолапый, и...»
Склонив голову набок, он смотрел на носки своих по-столов и припоминал все что слышал и видел. Но, по-видимому, пришел к заключению, которое отогнало внезапную мысль: его заросшее лицо снова просияло.гОн запустил пальцы в бороду, поднял влажную прядь к самому, сопя, понюхал ее: «Хм... хм... Чертово винцо! Пьешь — точно сусло, а гляди, как оно горит в груди!» Приллуп выпил в конторе два стакана портвейна и забыл вы гореть рот.
Усмехаясь, он пошел дальше, к воротам, уткнув большой палец под ребра, в то место, где весело горело господское винцо. Он твердо решил первому же встречному рассказать о нелепице, которую услышал в конторе: пусть и другие посмеются. Но вдруг с ним случилось нечто неожиданное, в чем он и сам не смог себе дать отчет. Он свернул с дороги и на нос чаи ом склоне холма, где одиноко росли три кудрявые сосны, повалился навзничь на чахлую трапу.
Хозяйское молоко!..
Приллуп лежал неподвижно, как бревно. Он скрестил руки иод головой и глядел на закат широко раскрытыми глазами. Небо еще рдело рсеми оттенками красного и желтого. Над горизонтом стояло облако, напоминавшее гербового двуглавого орла, и контуры его сияли так ослепительно, что казалось — птица заслоняет собой окно небесного чертога и в спину ей бьет яркий свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58