В хозяйстве — добро к добру, а ребятишек прибавится только на одну душеньку. С имением, само собой, все осталось бы так, как при покойнике... что ж тут, голубушка, поделаешь...
Да, почему бы и не согласиться (сказав это, вдова пригладила ладонью передник у себя на колене), если б только не пошла молва о недавних словах хозяина из Альткюлы, сказанных им в гостях на крестинах в Ва-нарехе.
Что ж он такое говорил?
Не умещается, дескать, у него в голове — как это крещеные люди могли ради мирской корысти этак себя испоганить, как Тыну и Мари! Позор — это еще полбеды, но что будет в конце концов с их несчастными душами!
Гость усмехнулся и помрачнел, привстал и опять опустился па стул. Л вдова, поглаживая фартук, договорила.
И теперь вот как: не хочет она на себя взваливать, вдобавок к прежним грехам, еще и новый, чтобы еще и третья душа погибла из-за этого, проклятого молока!
Протягивая ей руку, хозяин из Альткюлы почтительно поклонился.
И вдова ответила ему тем же.
И гость произнес несколько слов утешения по поводу ее утраты.
И вдова поблагодарила его и проводила до порога.
Но прах Тыну еще не был предан земле, как появились и другие женихи. В субботу утром в курускую усадьбу пожаловал Антс из Туксп. Мари увидела его через окошко, он тоже, вероятно, ее заметил, так как отечески потрепал по щекам детей, шедших в школу и встретившихся ему во дворе.
Не легко было молодухе сдержать смех, стоя с Антсом , лицом к лицу: ей вспомнилось, как он позавчера поздоровался с ней, столкнувшись в воротах барского двора,— шапку скинул, как перед барыней, и какая потешно-умильная рожа! Но Мари совладала с собой и выслушала гостя с благосклонным вниманием.
Антс тоже хотел, чтобы вдова вышла за него замуж и «чтоб тот, прежний, уговор остался». И вдова не отказала. Только попросила подождать:
— Сам понимаешь, ко мне придут еще и другие, и я хочу выбрать. Ты парень хоть куда, если плохое скажу — напраслину возведу, но другой, может, будет еще лучше, а третий или четвертый совсем уж замечательный. Разве такое важное дело можно решать сплеча!
Глаза Антса увлажнились, рот скривился.
— Ну, если за меня не хочешь, так, может, пойдешь за моего брата Яака? Я его позову, он тут за амбаром стоит.
— Тоже парень подходящий, всякий скажет. Но передай ему поклон, пусть и он подождет!
После похорон пришел кузнец.
Он не стремился заполучить ни курускую усадьбу, ни молоко, он хотел жениться на вдове именно без них: прежний договор должен быть расторгнут и забыт. К весне думал арендовать участок где-то в дальнем поместье, детей Приллупа обещал растить, как родных. Имея такие намерения, парень мог бы шагать твердо, говорить во весь голос, глядеть победителем; Юхан же с трудом преодолевал смущение, так как его отношения с Мари уже не были прежними: какая-то еле ощутимая отчужденность реяла в воздухе, которым они дышали, если им доводилось встречаться. Началось это с того осеннего дня, когда Антс не в меру распустил в кузнице язык, стараясь задеть Юха-нову гостью.
Юхан боязливо следил за выражением лица молодой вдовы, и вскоре слова замерли у него на языке. Щеки Мари побелели, словно из них выпили всю кровь, глаза стали большими, темными, зубы блеснули за бледными губами, и Юхан услышал крик:
— Трус! Уходи прочь!.. Слышишь, уходи!
Но когда этот трус ушел — чуть ли не пятясь задом, спотыкаясь,— Мари опустилась на лавку, уронила голову на край стола и горько заплакала.
Ее плечи еще вздрагивают и горло сжимается от судорожных всхлипываний, а ее уже окружает причудливая толпа: тут и птица, тут и медведь, кто в длинных лентах, кто в шуршащей бумаге. Юку и Анни прыгают за ними по пятам.
— Почему Мари плачет? — И их смех замолкает.
— А ничего, пустое! Сидела совсем одна Я и забыла, что завтра катеринин день! — Глаза уже сухие.— Вы, наверно, на Круузимяэ собрались?
— Да, зашли сюда только по пути. Куруская вдовушка, смеясь, поднимается:
— И я с вами, погодите немножко! Дети в один голос:
— И я! И я!
— Можете пойти, но раньше разыщи мне, Юку, свои рога!
Вскоре новая ряженая готова: черная шуба мехом наружу, борода из красной пряжи, щеки вымазаны углем, на голове отличные козлиные рожки, Юку летом нашел на сеновале.
— Сатана, настоящий сатана! — Хвалят, смеются. Только Анни робко отступает подальше.
Но что же это за бес, если рот у него не полыхает огнем! Живо, углей в коробку, спички! Кто-то тушит лампу.
— А ну, попробуй, попробуй!
И Мари пробует. Все хохочут, только Анни испуганно вскрикивает.
Детям мастерят наряды из занавесок, Мари запирает дверь, так как дядюшка уехал в город, и озорная ватага отправляется на Круузимяэ.
На дворе тихо, воздух мягкий, как вата. Снегу навалило много, темнота покоится точно на пуховом ложе. Медленно падают редкие снежинки, .деревья одеты в тускло-белые шапки, избы — словно лебеди, сидящие в гнездах.
Ряженых обгоняют сани. Звенят колокольцы. Звук у них приглушенный, как будто их язычки обернуты шелком. И полозья скользят неслышно, кажется, что барина и кучера несет под уклон снежное облако, за которым их едва видно.
Рогатый сатана садится в снег.
— Что за чудный диван, вставать не хочется!
Остальные садятся. Стайка привидений расположилась лагерем на равнине. Но они вскакивают и бегут со всех ног, когда ветерок, повеявший от рощи, доносит переливы гармони.
В то время как там, в круузимяэских хибарках, дурачатся ряженые, справляя канун катеринина дня, господин фон Кремер в холостяцком одиночестве ужинает. Но чувствует он себя отлично: пасмурное настроение оставлено в Сяргвере, душа согрета радостными надеждами, мысли вертятся вокруг плана, который возник у него там,
.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58