Воля той среды — его воля, чувства той среды — его чувства. Даже если он ответит на любовь Вань Цюнь, то все равно рано или поздно он
вернется к прежней жизни, к своему кругу, а она останется одна на краю пропасти и в конце концов затеряется, как малая песчинка, в этой жизни.
Хэ Цзябинь не нашел в себе сил вмешаться. Да и кто отважится вырвать соломинку из рук утопающего? Кто решится объяснить человеку, потерявшему от счастья рассудок, что он в плену иллюзий?
Когда Вань Цюнь и Фан Вэньсюань были рядом, сердце радовалось. Хэ Цзябинь замечал, как в потухших глазах Вэньсюаня вдруг загоралось неподдельное чувство, а Вань Цюнь опять становилась воркующей голубкой, хотя и не такой беззаботной, как в былые дни, ведь она стала старше.
Иногда Хэ Цзябинь даже сомневался: не чрезмерны ли его опасения? Забыв о навешенном на Вань Цюнь ярлыке, искренне считал, что эти двое могли бы пожениться: и она одинока, и он. Развод Фан Вэньсюаня официально не оформлен, но это не так трудно сделать.
Однако надежды его были недолговечны. Точно цветы канны, расцвела любовь в жизни Вань Цюнь и вмиг увяла. По возвращении в столицу Фан Вэньсюань был восстановлен в прежней должности, жена — тут же к нему под бочок, а кто старое помянет...
Нечего и говорить, как больно ему было терять любимую. Лучше бы он вообще не испытывал подобных чувств. Ведь он был сотворен по образу и подобию тех, у кого в душе просто нет места для любви. Ну а та, что заставила его забыть об этом, страдает, это вполне естественно. Как Русалочка из сказки Андерсена: полюбив человека, она пожертвовала своим дивным голосом, претерпела невыносимые муки ради того, чтобы хвост ее превратился в две прелестные ножки, но так и не стала счастливой и в конце концов обратилась в морскую пену, канула в вечную ночь без мыслей, без снов, без жизни.
Тем не менее чувство долга не давало Фан Вэньсюаню ни минуты покоя. Днем и ночью в душе его звучал голос: «Ты виноват перед ней. Ты не сделал того, что должен был сделать».
Он не мог заглушить в себе этот голос, но не мог и переступить черту. Он чувствовал только, что вся его
жизнь — ошибка, большая, непоправимая, а в чем именно он ошибся, не понимал. Он еще глубже ушел в себя, стал мрачен, раздражителен, чудаковат. Кто не знал о его терзаниях, думал, что он легко вернулся к прежней жизни, просто вновь, едва уселся в казенную «Волгу», надел свою маску начальника управления.
В управлении каждый считал, что его отношения с Вань Цюнь были моральными только раньше, а сегодня они уже — аморальны и незаконны. Даже если прежние влюбленные в коридоре обменивались приветствиями, за спиной у них тотчас слышался шепоток. Одни сочувствовали им, другие жалели, третьи сгорали от любопытства к дальнейшему ходу событий. У китайцев это в крови: если кто-то плюнет на улице, а потом остановится и посмотрит на свой плевок, обязательно соберется толпа зевак и тоже будет его разглядывать. Чему же удивляться, если речь идет о мужчине и женщине? В результате Фэн Сяосянь нашел превосходный рычаг для нажима на Фан Вэнь- сюаня: при любых разногласиях со своим начальником он не долго думая бежал к замминистра Кун Сяну и там поливал Фана грязью. Разумеется, с самим Фан Вэньсюанем никто о прошлом не заговаривал, тем более что в его отношениях с Вань Цюнь не было ничего неприличного. Но уж в случае падения Фана ему бы все припомнили, не дали бы возможности оправдаться. Фан Вэньсюаня порой жгла обида: ни за что ни про что стал объектом для сплетен, мишенью общественного негодования, ну совсем как Цин Вэнь из «Сна в Красном тереме» Он иногда даже был готов на все плюнуть и жить так, как ему нравится: вот возьму и поцелую любимую женщину — что с того? Еще чаще хотелось ему уехать, сбежать куда-нибудь на край света. Но, увы, сбежать было некуда. Да он и не привык отправляться туда, куда захотел. Он мог поехать только туда, куда пошлют. Его словно впаяли в кусок металла: ни крикнуть, ни шевельнуться.
Знаменитый роман Цао Сюэциня (1722—1763), после его смерти дописан Гао Э. Цин Вэнь — сирота, отданная в богатый дом служанкой, была невинно оклеветана, умерла в шестнадцать лет.
Хэ Цзябинь и Е Чжицю дошли до Южного Пруда. Хэ взглянул на часы — пятый час.
— Я тебя провожу?
— Нет, мне надо в редакцию. Из провинции поступила жалоба, меня и еще троих журналистов посылают расследовать. Мы хотели обсудить план действий.
От той удрученности, в которой пребывала Е Чжицю после разговора по телефону, не осталось и следа. Она вновь превратилась в машину для производства статей и заметок. Хэ Цзябиню казалось даже, что он слышит легкое, ритмичное гудение движущихся частей. У этой машины помимо всего прочего были такие достоинства, как малый расход энергии и большая производительность.
— Вновь врагов себе наживешь! — напомнил он.
— Без потерь не бывает и приобретений!
Ну тогда все в порядке, успокоился Хэ Цзябинь. Его подруга снова вошла в свою колею.
— Я вот думаю: съездишь ты в одну провинцию, другую, третью, короче, во все двадцать девять провинций. А потом что? Перестанут, наверно, тебя посылать.
Он представлял себе, как Е Чжицю — человек обаятельный и порядочный — рано или поздно станет личностью нежелательной. Ее начнут остерегаться, ненавидеть до скрежета зубовного. И смех и грех!
— Ну другого кого-нибудь посылать начнут.
Чем беспечнее были ее ответы, тем мрачнее он становился. Не дожидаясь, что он еще скажет, Е Чжицю спросила:
— Что? Считаешь, это невозможно?
— Да нет, отчего же. Человечество постоянно идет вперед.
Он питал слабость к книжным фразам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119