— Я уже задержал водителя,— пояснил ему в коридоре больницы человек в милицейской форме. Что еще говорил? Рассказал, где и как это было. А что толку, ведь ее уже нет. Где искать ее? Может, эти лампы дневного света, этот потолок, стены знают? Но они глубоко хранят тайну, не раскроют ему, будто хотят его наказать. Все так же будут стоять горы, течь реки, светить солнце и луна, дуть ветер, идти дождь, грохотать гром, сверкать молния... Через сколько лет на земле вновь появится такая же хрупкая, беспомощная женщина?.. А если они встретятся, узнает ли он ее? Разве только опять будет она в зеленом платье, склонит набок голову, широко распахнет глаза, полные веры в людей, спросит: «Правда?!» — и запоет о гаванской голубке.
Врач говорил ему, как ее пытались спасти. Оказалось, она умерла еще до того, как ее привезли в больницу. А кто спасет его? Неужели доктор не слышит, как рвется его сердце, как жалобно стонет оно от отчаяния? Кто утешит его, когда он лишился всего самого дорогого? Странно, он в таком состоянии, а по нему не заметно, чтоб он потерял рассудок, и слез нет. Он не участник этого трагического спектакля под названием «Жизнь». Хоть бы инфаркт случился, тогда не пришлось бы ему стоять, кивать головой, отвечать на вопросы. О господи, сколько людей вокруг. Что они делают здесь? Словно собрались послушать детективный рассказ о Шерлоке Холмсе.
Гулко звучат шаги на ступеньках, ведущих в подвальное помещение. Четко, равнодушно, беспощадно. Врач ведет его в морг, который торжественно называется «Залом великого успокоения»... Почему такое странное название? Да, все верно, попав сюда, человек навеки обретает покой. Но так
можно сказать о мертвых, а о тех, кто остался? Ведь не первый же он в таком положении. Как другие переносили? Как им удавалось справиться?
Хэ Цзябинь понимающе остался у входа. Спасибо! Еще лучше было бы, если бы врач умолк. Но ведь врач не знает, что значила для него Вань Цюнь. Как холодно! Может, она заснула от холода? Много белых простыней, и под каждой из них — завершение какой-то истории. Отдых после бурь и тревог.
25832. На руке у нее висит номер. Это ее последнее обретение. Интересно, ее сожгут вместе с номером? Нет, наверное, в крематории дадут другой. Ох, как бы он хотел стать тем последним номером!
Очень небрежно вымыта — кожа местами в крови. Раздавленный череп. Засохшая сукровица склеила в пучки волосы, торчащие в разные стороны. Неужели действительно этими волосами играл мягкий весенний ветер? Да, он видел, они взлетали, как крылья птицы. Мозг, испачканный кровью. Память, запечатлевшая больше горя, чем радости. Как узнать, в какой части таится память о нем? Фан Вэньсюаню не верилось, что это склеившееся вещество порождало мысли и чувства, управляло душой и телом. Конечно, все люди более или менее одинаковы, но ведь это же совсем другое, это — она.
Лицо... Как будто нетерпеливый ребенок лепил его из мастики, но, не долепив, бросил. Нет больше почти ровных, чуть изогнутых бровей. Ее губы, раньше такие чувственные, не выражали страдания последних мгновений, а были надуты, как у капризной девочки.
Почему здесь даже нет стула? Фан Вэньсюань чувствовал, что не может больше стоять. Наверное, давно уже никто не сидел у ее постели, говоря тихим голосом ласковые слова. Как одиноко она жила! Узкая маленькая простыня, тело под простыней, как будто уменьшившееся, изуродованный череп, сплющенное лицо — вот все, что осталось от нее, не сказавшей в жизни ни единого горького слова о несправедливости судьбы. Ее теперь нет, но свое молчаливое обвинение она предъявила ему.
Ох, доктор, почему же вы меня не вините, не презираете, а с таким почтением, так терпеливо ждете? Увы,
люди часто видят только лгущую маску. Мне нечего бояться, доктор, я хочу, чтобы вы запомнили этот мой странный поступок. Он действительно собирался поцеловать ее в распухшие, с привкусом крови губы. В первый и в то же время последний раз. Однако не сделал этого. Ему показалось, что губы ее гневно дернулись. Могло ли так быть? Нет, наверное, взор его затуманили слезы.
Действительно похоже на предвыборную кампанию Рейгана! Зачем это новое собрание, зачем фальшивые речи; других еще можно обмануть, но Ван Фанляна не обманешь! В прошлый раз уже была полная ясность, голоса разделились так: 887 против 406. Таким образом, Чжэн Цзыюнь выбран делегатом на XII съезд КПК от министерства тяжелой промышленности.
Когда Ван слушал речь министра, ему казалось, будто он глотает нечто очень приторное. Лучше уж было сидеть в кабинете и подписывать бумаги или читать. Но уйти неудобно, поэтому Ван Фанлян начал внимательно изучать людей в зале, стараясь сбить сонливость. Вон женщина сидит в углу и почти откровенно зевает. Ее сосед, словно заразившись от нее, тоже начал зевать. Ван быстро отвернулся от них и стал разглядывать другие лица.
Вот начальник хозяйственного отдела — из тех людей, которые раньше носили господские паланкины и дули в трубы, возвещая о приближении процессии. Сидит в первом ряду, что-то усердно строчит в записную книжку и кивает головой, а на лице такое выражение, будто он внимает императору и уже готов преклонить колени. Раньше и Ван Фанлян разыгрывал подобные спектакли. Всякий раз, слушая все эти неудобоваримые речи, он как заведенный кивал головой и писал что-то в своей книжечке. На самом деле он сочинял в это время стихи. Хорошо, что тогда еще никто не залезал в чужие записные книжки, а то его быстро засадили бы в кутузку, и «великой культурной революции» дожидаться бы не пришлось. Некоторые из этих стихотворений он помнит до сих пор:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119